Ц-5
Шрифт:
Облизав сухие губы, он открыл глаза. Мука все еще таяла в их глубине, но уже прорывалось узнавание.
— Риточка… — хрипнула гортань. — Мариночка… Девочки… Вы чего не спите? Поздно уже…
— Как… ты? — выдавила Марина.
— Девчонки… — вытолкнул Гарин. Он смолк, словно прислушиваясь к себе, а затем его губы раздвинулись в блаженной улыбке. — Голова перестала… Болела сутками. Ни поспать, ни поесть…
— Спи! — всхлипнула Рита.
— Сплю…
Девушки на цыпочках вышли в коридор.
— Никому! Ни слова! — в голосе
— Вы что, — надула губы Зиночка, — думаете, мы вообще ничего не понимаем, да? Это и вас касается! — она сверкнула глазами в сторону близняшек. — Развели тут… тайны мадридского двора!
— Тимоша, — серьезно парировала Сулима. — Было очень опасно, понимаешь? Очень! За Мишей охотились…
— И что? — воскликнула Зина в запале, хоть и громким шепотом. — Мы что, по-твоему, сдали бы его? Это же наш Мишка!
— Ой, они думают, что первыми! — путано выговорила Альбина. — Между прочим, Миша меня еще в садике лечил! Да! Я как-то эскимо налопалась, горло болело ужасно, говорить не могла, а он подошел — и стал шею гладить. Сопит и гладит. И пекло так… А к вечеру прошло!
— Девочки, давайте не будем ссориться, — миролюбиво заговорила Исаева. — Обещаю, что расскажу все, что знаю, утром.
— Честное слово? — прищурилась Тимоша.
— Честное-пречестное? — в тон спросила Альбина.
— Честное комсомольское, — улыбнулась Марина.
А Рита неуверенно оглядела подруг, и спросила у Исаевой:
— Я побуду с ним, ладно?
— Ладно, — кивнула Марина. — В полночь я тебя сменю.
— А потом моя очередь! — вскинула руку Светлана.
— Я с тобой! — тут же отозвалась Маша.
— Ой, тогда я сразу после вас!
— Значит, я крайняя! — заключила Зиночка.
[1] Дело оперативной разработки.
Глава 6
Суббота, 21 февраля. Утро
Мексика, Кинтана-Роо
«Фордик» не вынес долгого пути — зачах на просторах Юкатана. До моря оставалось совсем немного, и Вакарчук с легким сердцем оставил изделие автопрома США в индейском селении, мало отличимом от лесной опушки. Да и куда тут на машине — по набитой тропе? В здешних местах, как во времена майя, лучший транспорт — крепкие ноги.
— Та еще дорожка… — натужно ворчал Вальцев, печатая шаг. — Не ведет в лес, а уводит… Сельва!
Сразу пахнуло романтикой да экзотикой. Вот только это разные вещи — читать о путешествии в дебрях сельвы и одолевать этот самый путь. Беглецы канули в лес, как в воду. Резко потемнело — густые кроны задерживали свет солнца. Поросшие мхом красные и капоковые деревья занавешивали дорогу ветвями, завивали лианами. В расщелинах толстой коры благоденствовали орхидеи, свисая роскошными фестонами, а корни древесных гигантов переплетались и давали бесчисленное количество узловатых отростков, тискавшихся между косматых,
— Февраль называется, — брюзжал Степан. — Плюс двадцать пять!
— Скажи спасибо, что не лето, — по-русски выговорил Чак. — Как это… Упарился бы!
Истерически закричала обезьяна, ей ответил большехвостый гракл, издав пронзительный вопль — полное впечатление, что кого-то мутузили-мутузили, да и добили наконец.
— Жаль, пирамид не повидали, — расстроенно вздохнул Вакарчук. — Самые же майянские места!
— А ты под ноги посмотри, — с ехидцей сказал Максим.
Степан глянул на утрамбованный гравий.
— Это сакбе, майянская дорога. Ей полторы тыщи лет.
— Или больше, — гордо кивнул Призрак Медведя.
— Или больше…
Сакбе, выложенная по краям громадными каменными глыбами, пересекла обширное болото по прямой. Неожиданно орущий, квакающий, пищавший и поющий лес затих, прислушиваясь к гулкому, рокочущему звуку — будто человек кашлял, только громче и гортанней.
— Ягуар, — спокойно прокомментировал Чак. — Голодный.
— Бедная киса… — буркнул Вакарчук, косясь на чащу.
Дальше троица двинулась в молчании. Слышно было лишь сопение, да свирепые шлепки — москиты набрасывались, как вампиры, измучанные бескровной диетой.
Вскоре дорожка сузилась до тропинки и вильнула, забираясь на возвышенность, поросшую хлопковыми деревьями. Здесь дул ветер с моря, отгонявший кровососов. Еще немного, еще чуть-чуть, и тропка пошла на спад, выводя к мельчайшему городишке Пуэрто-Кавальос, запущенному и забытому.
Зато вид, как на картинке: лазурное море, белый песок и пальмы, лениво шелестящие перистыми листьями.
— Дальше я сам, — индеец передал Вальцеву свой исхудавший рюкзак и вразвалочку направился к причалам, где скреблись бортами рыбацкие лодки. Сбоку, словно дистанцируясь от мелкоты, покачивалась ладная шхунка.
«Явно не тяжким трудом нажита, — проснулось в Степане пролетарское чутье. — Контрабанда или наркотики…»
Глянув под ноги, он сел, уминая шуршащий коралловый песок.
— Умаялся? — Максим опустился рядом.
— Да фиг его знает, — Вакарчук неуверенно пожал плечами. — Привык! Просто… Заканчивается, вроде, наше бродилово, а дальше — смутно и туманно.
— Не фантазируй, — хмыкнул Вальцев. — Ну да, не Штирлицы мы! Ничего… Дроздов все понял, как надо, да и на Лубянке, чай, не дураки сидят. Нам, главное, до кубинских берегов доплыть! А там… не знаю. С ДГИ,[1]наверное, свяжемся. Или сразу с Ворониным.[2]А дальше… — он пожал плечами.
— Возможны варианты, — понятливо кивнул Степан. — О, наш Чингачгук воротился…
Лицо приближавшегося Чарли выглядело, как всегда бесстрастным и непроницаемым, но Вакарчук давно приноровился к повадкам индейца. Обсидиановые глаза живо шарят по сторонам, в походке — развалистая ленца… Стало быть, «усё у порядке».