Ц-7
Шрифт:
Кусая губу, я копил Силу, растрачивая ее лишь на отражения. Для мощного выброса, смертельного или хотя бы оглушающего, мне не хватало энергии. Руки чесались набить индейцу морду – по-нашему, по-простецки, но хук или апперкот стали бы последними приемами в моей жизни. Приблизиться вплотную к метагому значило бы умереть. А мне еще так много нужно сделать…
…Сосны легонько покачивались под ветерком в вышине. Солнечные лучи сквозили между стволов, щекоча встопорщенную хвою, играли бликами на стеклах веранды. Вдалеке радостно брехала собака, едва слышно доносились вопли ребятни…
Однако
Аидже бил, изнемогая, но зло, резко и часто, лишь бы я сам ослабел, отражая энергетические выпады. Мне приходилось отступать, а Силы все меньше и меньше… Неужто конец?
Вот же ж глупость какая! На крайнем подъеме ярости я стегнул индейца – он спиной крепко приложился к краснокорому стволу. И тут мои лопатки уперлись в штакетник. Всё. Отступать больше некуда.
Аидже, задыхаясь, смотрел на меня исподлобья, сквозь спутанную челку, и улыбался, торжествуя близкую победу. А я закрыл глаза, и отстроился от всего сущего, сосредоточился так, как никогда ранее, и отчаянно взмолился о помощи.
Уж не знаю, взаправду ли я видел Олександра, или меркнущему сознанию привиделось, а только в уши толкнулось: «Сим победишь!», и полыхнуло внутри приливом Силы.
Глаза открылись с трудом.
«Поднимите мне веки!» – аукнулось давнее.
Аидже стоял на четвереньках, шагах в пяти от меня, покачиваясь и дыша ртом. Ударить по нему мощным выплеском – и он умрет на месте, но я совершенно отупел от слабости.
Выпад удался мощный – краснокожего отшвырнуло, укладывая пластом. И это было последним, что пришло ко мне из мира – я сползал, спиною скользя по штакетнику. Вниз. В снег. Во тьму.
Среда, 1 февраля. День
Москва, улица Грановского
Очухаться в больнице приходилось в прошлой жизни, после ранения на срочной. Вот так же лежал под тонким одеялом и моргал, глядя в белый потолок. В приоткрытую форточку задувал свежий воздух, но перебить запашок лизола, сей неистребимый больничный дух, сквозняку не удавалось.
Я скосил глаза. Да-а… В крайний раз, помню, рядом, на скрипучем стуле сидела суматошная медсестра, а нынче…
Я пристально, с неким болезненным любопытством оглядел сгорбившегося Аидже. Опустив веки, шепча неслышное, индеец водил руками надо мной, словно разглаживая одеяло.
Кожа медного оттенка на его лице натянулась, а щеки запали – видать, наша дуэль досталась недешево. Почувствовав мой взгляд, бразильский целитель выпрямился в смятении.
– Приветствую тебя, краснокожий брат мой, – вытолкнул я, не думая.
Индеец ссутулился, опуская плечи, и заговорил – глухо, отводя зрачки:
– Ты – другой. Не такой, как все. Любой, обретший Силу, дорожит ею, как высшим сокровищем, и лишь ты щедро делился. Узнав об этом, я не поверил, но твои девушки сами нашли тебя… – помолчав, он продолжил, по-прежнему не глядя на меня: – Если бы я не был отягощен злом, как ты, то не убил бы твоего наставника и не вступил бы в схватку с тобой. Ты тоже не добр – я ощутил твою безжалостность и беспощадность.
– Мой прадед не был наделен сверхспособностями, – спокойно выговорил я. – Он служил в чине штабс-капитана и, прощаясь, говорил, как велит устав: «Честь имею!»
– Понимаю… – буркнул индеец, склоняя голову.
– А вот я – не очень. Ведь и ты мог меня убить! Я в отключке. Подходи и бей! Хоть энергией мозга, хоть кирпичом по башке!
– Ты вызвал «ароэ майво», предков своего рода! – расширил узкие глаза мой краснокожий визави. – Этого не может никто из ныне живущих! А твои предки послушались тебя, передав Силу!
– Причем тут послушание? – пожал я плечом. – Они знали обо мне, и помогли.
Аидже покачал головой, переживая давешнее.
– Я долго находился в полнейшем потрясении. А потом лечил тебя… – он впервые посмотрел мне в глаза. – Я передал тебе много Силы. Ее хватит, чтобы быстро покончить со мной. Я заслужил смерть и безропотно приму ее…
Индеец сполз со стула, становясь на колени и покорно склоняя голову.
– Еще чего не хватало! – забрюзжал я. – Встань!
На меня вновь уставились обсидиановые, диковатые глаза.
– Тогда позволь хотя бы служить тебе! – в голосе Аидже звучала настоящая мольба, и я не мог отказать ему.
Конечно, советское воспитание не позволяло заводить слуг, однако индеец нес в себе совершенно иную ментальность – варварскую, дикарскую, первобытную. Он сумеет прочесть «Моральный кодекс строителя коммунизма», но сути его не уразумеет.
– Тебя направил Дэвид Рокфеллер? – спросил я, поглядывая на «Пятницу».
– Да, богатого белого звали так.
– Тогда… – наскоро обдумав, я изложил задание, и Аидже, просветленный и вдохновленный, поднялся с колен.
– Я всё сделаю в точности, как ты велишь, – с киношной индейской торжественностью объявил он, удаляясь.
Дверь в палату закрылась, и тут же отворилась снова, пропуская светило медицины. Осмотревшись, глянув за окно, я узнал «кремлевку», а в здешний штат кого попало не берут.
– Ну-с, – бодро начало светило, щупая мой пульс. – Во-от, совсем другое дело! Юность берет свое… О-хо-хо…
– Доктор, а что со мною было? – с любопытством осведомился я.
– Сильнейшее нервное истощение, молодой человек, – тон медика был серьезен. – Природу его выяснить нам не удалось – уже на следующий день все анализы пришли в норму…
– А индеец? – ляпнул я.
– Какой индеец? – рассеянно поинтересовался врач.
– А кто перед вами выходил из палаты?
– Никто! – удивился медик, и захихикал. – Э-э, батенька, спросонья чего только не померещится! Попейте-ка вы витаминчики! Кстати, к вам посетители… Посетительницы! Сильнодействующее средство, скажу я вам. Особенно в вашем чудном возрасте! Ну-с, выздоравливайте!
Светило вышло, и приоткрытая дверь донесла радостный гомон. В следующую секунду палату заполнил мой эгрегор. Светлана, Наташа, Аля, Тимоша… Девушки бесцеремонно уселись на мою койку, и с обеих сторон ко мне потянулись ласковые губы и ладоши.