Ц - 9
Шрифт:
Нет, Почкин с Малеевой проторили-таки лыжню — и разбежались по лабораториям. «Так, а чем же еще заниматься-то?» — оправдывалась Галка. А Данила стесненно хихикал: «Да ты понимаешь, старик, работать интереснее!»
Да понимаю, чего там… Сам такой, хоть и проваландался всё утро. А потом пришел Киврин, и угостил нас с Леной китайской наливкой. «Черри бренди» называется. Не знаю уж, сколько в бутылке того бренди, а вот черри хватало — напиток аж загустел от хмельного вишневого соку.
— Вкусненько! — оценила Браилова, облизывая губы. — И не мутит
— Так в этом же весь смысл пьянства! — донес до нее суть Володя. — А-а! Никудышний с тебя алкоголик! Миш… — он твердой рукой долил нам «вишневого коньячку». — Я вчера с Корнеевым говорил… Витёк всё радовался, что на Западе ни бум-бум о том… Ну, что камера стала хронокамерой! Говорит, мы тут оторваны от мира, как в детективе Агаты Кристи…
— Сам никак не нарадуюсь, — проворчал я, смакуя. — Хотя, по правде сказать, меня другое беспокоит. Ведь цэрэушники не зря всю эту суету развели вокруг объекта. Никакой информации о тахионном ускорителе в общем доступе нет, всё засекречено наглухо. Следовательно, кто-то выдал секрет! Вопрос: кто? Я, помню, когда мы год назад толковали о тахионах с Дим Димычем, он приказал мне все стереть с доски, чтобы кто-нибудь не увидел.
Так что, и за него, и за себя я ручаюсь. Надя ничего особенного не могла рассказать, да и убили ее уже в ходе всех этих шпионских плясок…
— Хорошая была девчонка… — вздохнул Киврин, и серьезно глянул на меня: — А во мне? Во мне ты уверен?
— Лен, — усмехнулся я, — ты только посмотри на него! Пришел спаивать завлаба! Ну, не агент ли?
— Коварные происки! — девушка сурово пригвоздила Володьку.
— Да ну вас! — закряхтел Киврин.
— А ты не мели ерунды, Вов.
— Подождите, мальчики… — нахмурила брови девочка. — Но ведь, все равно, получается, что кто-то выдавал тайны. И этот кто-то — один из нас!
— Получается, — спокойно кивнул я. — Знаете, очень жалею, что весь год занимался любимым делом, не оглядываясь! Не присматриваясь, не прислушиваясь… Мою модель тахионного поля рассматривал очень и очень узкий круг академиков и членкоров, надававших кучу расписок о неразглашении. Точь-в-точь, как с атомным проектом! И вот именно тогда кто-то или проболтался, или…
— Или продался! — зло договорила Лена.
Помрачнев, Киврин качнул сосудом:
— Долить?
Девушка молча подвинула свой стакан.
— Только немножко.
— Да мы по капельке… Миш, а ты не думал на наше «светило»?
— Да куда ж ты столько? — всполошилась Браилова.
— Нормально! Тут осталось-то… — Володя опрокинул бутылку, сцеживая в мою чашку без ручки. — А давайте за Надю! Не чокаясь.
Все сделали по хорошему глотку. Я откинулся на спинку дивана, задумчиво проговорив:
— Александр Сергеич невольно вызывает подозрения. Уже потому, что малосимпатичен. Как внешне, так и внутренне. Тут легко поддаться эмоциям… Хотя Невструев как раз входил в тот узенький кружок физиков, которым Дим Димыч доверил знакомиться с теорией. Вот и думай…
— А что КГБ?
— Володь, мне Иванов не докладывает. Даже если допустить, что Невструев выдал совсекретные сведения, то ушли они не отсюда. Все наши послания по электронке читаются, телефон прослушивается. Не морщись, Леночка, это правильная мера.
— Да я понимаю…
И тут у меня закопошилась тревожащая мысль. Она, может, и раньше мелькала где-то на третьем плане, но особого беспокойства, а, значит, и интереса не вызывала.
— Допивайте без меня…
Упруго поднявшись, я покинул лабораторию и взбежал по лестнице на пятый этаж — начальство всегда селится повыше, причисляя себя к небожителям.
Дверь кабинета Иваненко открылась с мягким щелчком — хозяин на месте. Дим Димыч поднял голову, задумчиво глядя на посетителя — мысли его витали очень далеко.
Я усилил его состояние отрешенности, приложив палец к губам: тихо, мол, товарищ шеф. Крадучись, подошел к шкафу, где на полках ютилась стопочка книг, какие-то сувениры, безделушки — и часы в желтом пластмассовом корпусе. Обычный будильник «Слава». Отвертку я взял с собой.
Быстренько накатав записку, показал Иваненко:
«Притворитесь, что говорите по телефону с женой. О чем угодно, лишь бы громко! Объясню позже».
Дим Димыч задрал брови, но достал-таки радиофон.
— Алло! Да, Наточка! Что? Да нет, что ты! И позавтракал, и пообедал… Ну, На-ата… Ой, ну супа съел тарелку, куриного, с лапшой. Конечно же, твой вкуснее! Ну, да…
Тихонечко, не дыша, свинтив пару винтиков, я снял заднюю крышку часов. Он был там — маленькая посторонняя деталька, похожая на головастика. Собрав всё обратно, я бережно вернул будильник на место, и жестом пригласил Иваненко выйти.
— Ой, ну все, все, Наточка! Ага… Пока! Я еще вечером позвоню…
Отложив по-прежнему выключенный «ВЭФ», Дим Димыч выбрался из-за стола, переводя взгляд с меня на часы, и обратно. Но промолчал. Лишь выйдя в коридор, и плотно прикрыв за собою дверь, он недовольно зашипел, как рассерженный кот:
— Что еще за детективные страсти? Или я проходил проверку на артистизм?
— Вы ее прошли, Дим Димыч, — серьезно ответил я. — Скажите, а вы хоть помните, как у вас появились эти часы?
— Часы? — Иваненко недоуменно пожал плечами. — Ну-у… да. Александр Сергеич подарил.
— Вот так вот, взял и подарил? — прищурился я.
— Да там ерунда случилась! — отмахнулся директор. — Он нечаянно смахнул на пол мой прежний будильник, очень переживал из-за своей неуклюжести… Ну, вы ж его знаете — суета сует! Тут же сбегал, и принес мне свои часы, вот те, желтые. Михаил! — директор начал сердиться. — Вы обещали всё мне объяснить!
— Полагаю, Дмитрий Дмитриевич, — медленно протянул я, — что Невструев не зря уронил ваши часы. И не просто так всучил вам свои. Вы же не хотели их брать, помните? Даже вежливо возмущались — какие пустяки, мол, что я, будильника не куплю?