C-dur
Шрифт:
Она улыбнулась.
Квартира Коли лет двадцать не знала ремонта. Обои в прихожей отслаивались от стен, линолеум истерся до дыр, а с серого потолка свисала пыльная лампа с треснувшим абажуром. Воздух был затхлым. Однокомнатная квартира была захламлена страшно, здесь места живого не было.
Человек ко всему привыкает – главное качество человека.
На диване в зале лежала мать Коли.
Увидев ее, Александр стал сомневаться, справятся ли они. В ней был центнер, не меньше. Она тяжело и шумно дышала. Прикладывая к голове тыльную сторону ладони, она причитала на выдохе: «Господи, помилуй!», а рядом стояла бледная
С трудом приподняв голову, больная глянула на них из-под красных набрякших век:
– Ой, родненькие мои! Как вы меня потащите? Господи, Господи! Горе-то!
Она застонала.
– Мама, мы тебя спустим, ты не волнуйся. – К ней подошел Коля.
Возле дивана лежало приспособление для переноски: прямоугольное желтое полотнище из прочной ткани с шестью ручками по периметру.
«Простенько и со вкусом», – подумал Беспалов.
Коля взял мать за запястье:
– Мама, все хорошо.
Женщину положили на полотнище.
– С Богом, – коротко сказал Коля.
Тучное тело женщины провисло как в гамаке. Дошли до порога и сделали передышку. Их ждали девять лестничных маршей.
Через десять минут их миссия завершилась. Ныли руки и поясница, брюки были выпачканы в известке. Хочется что-то сказать в адрес отечественной медицины. Впрочем, увидев доктора и водителя (оба предпенсионного возраста), он не стал ничего говорить. Вопросы не к ним, а к системе.
Коля поблагодарил всех. Он пожал им руки и пригласил в гости – как только мама поправится.
На этом расстались.
Вернувшись, Беспалов прошел в ванную. Войдя следом, Света взяла с полки пластиковую баночку с красными шариками а-ля «Чупа-чупс».
– Примем ванну? – Многообещающе улыбнувшись, она потрясла баночкой.
– Что это?
– Клубника со сливками!
– Может, в следующий раз? Мало времени. Я приму душ.
Она убрала шарики, не подав виду, что расстроена и, может быть, даже обижена. Она справится с этим. Она оптимистка.
– Я помогу тебе, если не возражаешь, – сказала она с улыбкой.
Она помогла ему снять рубашку и скинула свой легкий халатик. Трусики-стринги – все, что на ней осталось. Ниточка пряталась в тесном ущелье между возвышенностями; спереди, за мелкой сеточкой, что-то темнело, и очевидным предназначением этого предмета одежды было не скрыть, а – подчеркнуть.
Стринги упали на кафель.
Они вместе встали под душ. Мылись пенно и нежно. Потом Света развернулась спиной к Саше, оперлась руками о кафель, и он вошел в нее, влажную и возбужденную.
После душа он стал другим человеком.
Приятная истома – вместо усталости, теплая пустота – вместо тяжести, нежность – вместо мыслей о заморозке, – он сидел на кухне с чашкой зеленого чая, в махровом халате, и знал, что близок тот день, когда он приедет сюда насовсем. Может быть, завтра. Здесь ему хорошо. Здесь его любят. Здесь нет бессмысленности инерции. Нет лжи. Здесь он начнет новую жизнь. Пусть он не знает цель путешествия – это не повод ехать без жаркого пламени в топке. Смысл жизни – в этом движении. Нет станции, где можно остановиться, сказав себе: я счастлив, я сделал все, что хотел, жизнь удалась. Что остается? Жить и любить. Свету. Сына. Жизнь. Он не хочет гнаться за призраками и фантомами и вылететь сквозь них к смерти на ржавом скрипучем поезде.
Ему не хватает мудрости. Он еще учится. Учится жить.
– О чем думаешь? – спросила Света.
– Так, ни о чем… Вкусный чай. С мятой?
– Да.
– Слышал, мята ослабляет потенцию.
– Шутишь?
– Сущая правда.
– Что я наделала! – Сделав страшные глаза, Света прикрыла ладошкой рот.
Через мгновение она рассмеялась:
– Может, проверим?
– Сколько угодно. Мне еще чашечку.
– Ладно.
Света встала.
Она была завернута в полотенце. Плечи и ноги обнажены. Мокрые темные волосы пахнут ванильной свежестью.
Слава Богу, мята не действует.
Он подошел к ней. Появилась забавная ассоциация: полотенце – древнеримская тога, а он – патриций, сенатор. Когда сенаторская рука нежно обняла римскую женщину, а губы коснулись шеи, женщина откинула назад голову и улыбнулась:
– Видишь – все это сказки.
Глава 10
– Вспомни, что покупала, и сразу вспомнишь, где деньги.
Он злился на Аню.
Она сказала ему, что из шкатулки в спальне пропали двадцать тысяч рублей, а он был уверен, что она просто не помнит, на что их потратила. Сто двадцать пятый комплект нижнего белья, антицеллюлитный массаж, наращивание ногтей, солярий, спортзал и т. д. и т. п., – в этом деле ей не было равных. Он следил лишь за тем, чтобы ежемесячная сумма расходов не превышала разумную величину, да и то в последнее время как-то расслабился, не до этого было. Впереди денежные вопросы покруче: раздел имущества и алименты. Аня об этом не знает. Она сидит на диване, «хмурит брови» (именно так, в кавычках, ибо лоб обездвижен ботоксом) и думает напряженно.
– Евгения Степановна? – сказала она.
– Кто ж еще? – Он усмехнулся.
– Не может такого быть?
– Нет.
– Почему?
– Потому что не может быть.
Уткнувшись взглядом в газету, он дал понять, что для него эта тема закрыта.
Аня прошла в детскую. Сын слишком тихо себя вел. На всякий случай надо проверить, что он там делает: не красит ли майку, не размазывает ли пластилин по обоям, не режет ли шторы ножницами.
Заглянув в комнату, Аня увидела, что сын поглощен строительством замка Lego: игрушечного для взрослых и настоящего, большого и древнего – для малыша. Он не заметил мать – так был увлечен. Склонив набок голову, он искал в груде деталей нужный кирпичик и перекладывал их с места на место ловкими пухлыми ручками. Мать любовалась сыном. К сожалению, это стройка на раз. Разрушенный вражеской армией, замок будет пылиться в шкафу вместе с сотней прочих игрушек.
Она прошла в спальню с книгой в мягкой обложке. Женский детектив от женского гения. Ей нравились легкие книжки и легкие мыльные оперы. Мужа от них тошнило. В самом начале он делал попытки привить ей тягу к прекрасному, но вскоре бросил их за бессмысленностью. Это не лечится.
«Классно! – Он не мог успокоиться. – Няня деньги взяла!»
Он пытался читать газету, но не читалось. Усилием воли он выбросил мысли о двадцати тысячах. Они кружились стаей стервятников, чтобы броситься на него при первой возможности. Не далее как через минуту он снова стал думать о чертовых тысячах. Вернулось чувство абсурдности, вернулось и раздражение.