Царь Давид
Шрифт:
– Да, но дело в том, что я не птица, – прищурившись, сказал Давид.
– Ты так играешь, словно птицы поют. Почему я должен тебе платить?
– Виноград растет сам по себе, зачем я должен петь, чтобы получить его?
Присутствующие разразились хохотом, в последнюю очередь вместе со всеми рассмеялся и торговец фруктами. Еще слышалось кудахтанье беззубой старухи.
– Ты – лис, – снова сказал торговец фруктами.
– Тогда побереги птицу, – сказал Давид, бросая нежный взгляд на дочь торговца, которая вместо того, чтобы опустить глаза, выдержала этот взгляд.
– Действительно,
– Это правда, что ты сказал? – спросил Давид. – Правда, что царь отдаст в жены свою дочь тому, кто убьет это чудовище семи футов?
– То, что я говорю, всегда правда, – ответил солдат.
– А ты видел ее, царскую дочь?
– Все ее видели. Она очень красивая. Она достигла уже пятнадцати лет.
– А если никто не убьет чудовище, она такой останется на всю жизнь? – спросил Давид, доедая свой виноград.
Все рассмеялись. Торговец птицей спросил, в чем причина веселья; и вот так от одного торговца к другому, начиная с Давида, весь базар был охвачен смехом.
– Ах, хорош сын Иессея! – воскликнула старая женщина. – В свое время его отец тоже был бойкий малый!
– Почему царь не пойдет сам? – спросил Давид. – Он вооружен, и даже семифутовое чудовище не сохранит голову, сражаясь с семью или восемью молодцами под предводительством царя.
– Царь занят, – ответил солдат. – Нечего ему заниматься чудовищем в ста лье от него.
– А если пойду я? – сказал небрежно Давид. – Если туда пойду я с моими братьями и несколькими приятелями?
– Вы? – изумился солдат, сдвигая брови. – Он вас изрубит на мелкие кусочки своим мечом. Только посмотрите на него и убежите.
Давид выбрал два арбуза на столе торговца, который посматривал на него одновременно с любопытством и скептически.
– Я приду на свадьбу твоего сына, чтобы спеть о поражении чудовища, – сказал молодой человек с насмешливой улыбкой. – Как зовут этого великана, солдат?
– Голиаф! – крикнул тот. – Его зовут Голиаф!
– Голиаф, – сказал Давид. – Такую кличку завтра будут давать собакам.
Ты болтаешь, все болтаешь, – сказал солдат, очевидно, раздраженный бахвальством юноши, – потому что тебя не слышат твои братья. Пойди сообщи им, что хочешь сразиться с Голиафом, и ты увидишь, как они отреагируют на это.
– Я действительно увижу, – сказал Давид, удаляясь.
Он довольно долго шел по дороге, ведущей на пастбища, чтобы собрать своих овец и отвести их в сарай, прежде чем дать отчет отцу, когда он услышал звонкий голос, звавший его. Он обернулся: это была дочка торговца. Он остановился.
– Давид! – сказала она, немного запыхавшись.
– Ты знаешь мое имя, а я твое нет.
– Сара.
Он посмотрел на нее блестящими глазами. Он видел более красивых девушек, но у этой был огонек в глазах. Она была худенькая, но в ней был этот огонь. От бега ее губы приобрели цвет коралла. Она встала перед ним, смущенная, возбужденная. Он вопросительно посмотрел на нее. Она еще раз обратилась к нему:
– Давид… ведь это просто ради смеха, не так ли?
– Что?
– Что ты хочешь
– Я очень люблю смеяться, но Голиаф – это не тема для шутки.
– Ты не отдаешь себе отчет…
– В чем?
– Давид, он убьет тебя!
Он с любопытством посмотрел на нее.
– Ты смеешься надо мной! – воскликнула она, хватаясь за его жилет из овчины. – Он тебя убьет! Уж это точно!
Он помолчал и сказал:
– Ну и?..
– Я не хочу этого.
– Но ты меня не знаешь. Что может означать для тебя то, что гигантский монстр убьет юношу, которого ты сегодня увидела в первый раз?
– Я тебя вижу не в первый раз. Я наблюдала за тобой, когда ты продавал овец. Ты пришел сюда неделю назад; я была дома, я смотрела на тебя.
Теперь они смотрели друг на друга.
– Я не хочу, – повторила она.
– Почему?
– Потому что я хочу, чтобы ты жил.
– Почему?
Она толкнула его. Он схватил кулачок, который его толкал: она была слаба.
– Почему? – повторил он.
– Это – я, Голиаф, – сказала она. – Убей меня сейчас же.
Она излучала гнев.
Он засмеялся, не ослабляя захвата руки, которой он ее удерживал.
– У меня нет никакого желания убивать тебя, маленькая великанша, – сказал он с нежностью и незаметно придвинул ее к себе.
– Давид, – сказала она дрогнувшим голосом.
– Это мое имя, – ответил он, положив другую руку на грудь Сары. Его рука слегка касалась ее груди через ткань. Она устремила свои глаза в его, словно горячие клинки. Соприкосновение превратилось в ласку. Она глубоко дышала.
– Если ты клянешься не вступать в сражение…
– Если я клянусь? – спросил он, рука упорно добивалась своего. У нее не было больше сил. Давид проворно схватил ее платье и приподнял его одной рукой. Свободную же руку пастух устремил под платье. Он почувствовал кожу. Он ласкал грудь, твердый сосок.
– Если я поклянусь, – прошептал он.
Она закрыла глаза. Охват руки Давида был достаточно большой, чтобы ласкать две груди одновременно.
– Давид…
Рука медленно спустилась на живот.
– Давид…
Горячая и широкая рука задержалась и легко скользнула вниз. Сара открыла глаза. Она утонула в глазах юноши. Рука опустилась до пупка. Она начала задыхаться. Но рука была нежной, крепкой и надежной. Сара содрогнулась. Она трепетала. Она незаметно согнулась. Теперь ее удерживали лишь пальцы Давида. Они стояли друг против друга на этой пустынной дороге, между терпентинами и зарослями зеленых дубов. Он увлек ее на обочину дороги к дубам, она шла, словно тень, тень, следующая за мужчиной. Один раз она бросила на него вопросительный взгляд, он показался Давиду важным. Они стали одной тенью, еще омраченной светом, который разливался вокруг. Они все еще стояли напротив друг друга. Рука Давида, словно распластанная звезда, лежала на животе Сары. Она скользнула, словно рыба, между бедер. Но она не замерла, сначала она стала ласкать бедра и их симметричные изгибы, словно это была лира. Наконец Давид ослабил свои пальцы, державшие запястье Сары. Рука достигла заветного места.