Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок
Шрифт:
Царь, ободренный, решил тайно взглянуть на женщину, приводившую его душу в трепет. 10 июня 1680 года он поехал гулять на Воробьевы горы, а по дороге «случайно» проехал мимо двора Заборовских в Китай-городе [46] . Применяясь к строгому брачному обычаю старой Москвы, но и чая больших выгод от царского благоволения, родня показала Федору Алексеевичу любезную ему девицу в чердачном окне. Только и всего. Для современного человека — не бог весть какое свидание! Но XVII век жил иными устоями. Брак устраивали родители, главы рода, свахи, друзья да подружки. Сами «молодые» иной раз впервые знакомились на свадьбе. По-житейски открывали перед женихами занавеску —
46
Седов П. В.Закат Московского царства… С. 353.
Кто ж не приоткроет занавеску, когда сам великий государь, томясь страстными мечтаниями, вперяет взор в чердачное окно?
Дело сладилось быстро. Увидел юный царь свою лебедушку, а может, она еще улыбнулась ему из окошка, — и брак совершился в самое непродолжительное время. Середина июня принесла во дворец престранное действо: «формальные» смотрины царских невест, итог которых давно был ведом знающим людям. А там и свадьба…
По нравам той эпохи история с милым лицом, увиденным во время крестного хода, да с клеветой, да со страдательной кручиной, да со смелым ответом девицы, да с видом на чердачное окно должна была считаться дерзкой и романтической. Ничего не утаишь от царедворцев! Слухи о приключениях влюбленного монарха, надо полагать, еще долго тревожили умы, дразня настоящим романным сюжетом.
Иван Милославский пережил опалу, притом опалу скандальную. Царь, разъярившись, кричал на него, гнал из дворца, а царица упрашивала явить милость. Как видно, Агафья Семеновна оказалась женщиной добронравной и рассудительной. К чему затевать свары с родней супруга? В семье худой мир лучше доброй войны… Но влияние Милославских при дворе начало постепенно уменьшаться. Они, как видно, не рассчитали сил: мечтали руководить царством, направляя монарха, а монарх очень рано пожелал самостоятельности. Попытка ближайших родственников навязать свой взгляд в столь тонком вопросе, как супружество, лишь усилила его тягу избавляться от опеки любого рода.
Вникнув во все эти перипетии, можно увидеть, сколь дорого далось Федору Алексеевичу его чувство! Требовалось изрядное упорство, дабы не отступиться от него. Дед государя, Михаил Федорович, при схожих обстоятельствах отступился…
Что ж, тем выше Федор Алексеевич ценил краткое счастье своего брака, тем больше радости принесла царю весть о беременности супруги.
И тем страшнее ударила по нему смерть жены…
Потеряв любимую, он многие дни провел в молчании, ничего не ел, отказывался от любых увеселений. Горечь этой утраты подорвала его здоровье. С того момента, когда царь надел траур, прошло менее года до его собственной смерти. Печаль отняла у Федора Алексеевича душевные силы для борьбы с хворями, и только долг правителя еще поддерживал волю к жизни.
Агафье Грушецкой приписывают весьма сильное влияние на царя. Притом влияние это будто бы распространялось не только на семейные дела, но и на державные вопросы. В ней видели человека, способного сблизить царя с католической Европой и уж как минимум помочь московским католикам в одном чрезвычайно важном для них начинании.
На этом стоит остановиться подробнее.
В Москве издавна селились представители западнохристианского вероисповедания. Еще в XV веке, при Иване Великом, тут обитали католики-итальянцы. Постепенно европейский «сектор» столицы становился всё многолюднее. В XVI веке на территории Москвы возникло большое постоянное поселение, где жили исключительно европейцы. Из числа русских тут могли находиться разве что слуги да наемные люди. Здесь обитали представители разных народов: немцы, французы, англичане, голландцы,
Когда-то они требовались московскому правительству еще и как литейщики, типографы, архитекторы. Но Россия быстро училась, и довольно быстро появились русские мастера, отлично справлявшиеся и со сложным строительством, и с изготовлением пушек, и с книгопечатанием.
Однако иноземцев по-прежнему охотно нанимали на военную службу. К их услугам прибегали, когда требовалось наладить выгодный сбыт казенных товаров на запад и, что важнее, импорт стратегически важных предметов. Их звали, чтобы наладить какое-нибудь сложное производство. Спрос на услуги выходцев из Западной Европы в XVII веке не упал, а даже вырос.
Значительная их часть жила в Москве годами. Некоторые сделались подданными русского государя и осели здесь навсегда. Многие даже приняли православие. Иначе говоря, во второй половине XVII столетия появились семьи московских иноземцев, утратившие связь с «исторической родиной». Представители молодого поколения уже не покидали своего пристанища в Москве, не мыслили об отъезде на землю предков.
Большинство московских иноземцев обитали в Немецкой слободе — своего рода «городе в городе». Ее жители не сливались с русскими. Они носили одежду на европейский лад, по-своему строили и обставляли дома, мостили улицы, заводили собственные школы, имели собственные питейные заведения. Тут развлекались иначе, нежели во всей остальной Москве, и отмечали праздники в другое время. Жили дружно.
Однако и в глазах московского правительства, и в представлениях самих жителей Немецкой слободы единой «европейской диаспоры» не сложилось. Правильнее говорить о двух диаспорах, жестко разделенных в быту и мировидении по религиозному признаку.
Католики и протестанты очень хорошо осознавали взаимные различия.
Более того, и государи московские отлично видели разницу между ними. Протестанты численно преобладали. Протестантам выказывалось и более благоволения от русских властей. Им даже позволили завести собственные храмы. Так, на территории Немецкой слободы появились две лютеранские кирхи, а также кальвинистский храм, существовавшие абсолютно официально. Правительство терпело протестантские церкви, главным образом желая ублаготворить весьма полезных для государственной казны людей — голландских, английских и скандинавских купцов.
Католикам ничего подобного не разрешали. Они неоднократно обращались с просьбами не препятствовать им в строительстве костела, однако всякий раз получали решительный отказ. Время от времени значительные иностранные государи (например, французский и польский короли) направляли российскому правительству пожелания в том же духе: дать католичеству простор на территории Московской державы и позволить возведение храмов. Прежде всего конечно же имелось в виду сооружение таковых в Немецкой слободе. Но наши государи о подобных уступках и слышать не желали.
Курляндец Яков Рейтенфельс, живший в России с 1671 по 1673 год, а впоследствии выдвинувший несколько проектов миссионерского наступления в России, с печалью ревностного католика констатировал: «Лишь римским католикам до сих пор не разрешено иметь своего священника в Москве, хотя немало католиков… занимают у русских как военные, так и гражданские должности… До того сильна исстари вражда между греческою и латинскою Церковью, что она, по-видимому, не поддается никакому человеческому врачеванию» [47] .
47
Рейтенфельс Я.Сказания о Московии // Утверждение династии. М., 1997. С. 374.