Царь Гильгамеш
Шрифт:
Нет, обе они, и Шанну, и Хагтэрат, уважали своего противника. Им некуда было торопиться. Им незачем было бросаться очертя голову на человека, которого, говорят, черные обучили многому сверх положенного каждому реддэм. Они собирались разведать его ухватки и приемы, оценить его силу, отыскать слабости, утомить боем на две стороны, а уж потом в нужный момент разделаться с наглецом. Они знали, как вести правильный бой.
Но Асаг не уважил их правильным боем… Он даже не прикоснулся к собственному мечу. Вместо этого эбих поднял заостренную палку, обтесанную наподобие клинка. Единственное дерево, невысоко ценящееся в земле Алларуад, — ни на что не годный тополь. По иронии Творца только тополь да финиковая пальма растут здесь в изобилии, других настоящих высоких деревьев очень мало… И вот Асаг вышел с дешевой деревяшкой против двух бронзовых мечей; мог ли эбих яснее показать свое пренебрежение?
Он криво ухмыльнулся, и тут его шатнуло в сторону, на протяжении двух или трех вдохов каждому во дворе казалось, что это хмель заплел ноги эбиху… Асаг сделал несколько неуклюжих движений, размахивая деревяшкой самым нелепым образом, и завершил пьяный танец каким-то дурацким подскоком. «А считался чуть ли не лучшим бойцом на всей полночной границе!» — закусив губу, подумала Аннитум. Творец знает отчего, ей было неприятно видеть, как Асаг проявляет слабость…
Но тут она заметила, что Хаггэрат медленно опускается на землю, схватившись за коленку. Вроде бы она даже не успела приблизиться к эбиху, стояла чуть ли не в четырех шагах! А Шанну, конфузливо поджав губы, поднимает выбитый меч… Как это? Быть не может!
Какая-то глупость…
— Еще раз! — потребовала Аннитум. — Ты в состоянии драться, Хаггэрат?
— Я в состоянии раздавить его, как земляную муху! О, мать и царица, я…
— Никаких смертей! Никаких увечий, Хагтэ! Ваши жизни понадобятся для более важных дел.
Аннитум огляделась: многие ли заметили, как ее только что назвали царицей, многие ли сообразили? По лицам не поймешь… Рано. Сейчас — рано. А там посмотрим.
Пока она не царица даже в Баб-Алларуаде. Чуть больше, чем лугаль, чуть меньше, чем государыня. Высокое и ненадежное положение. Впрочем, она никогда не надеялась на большее в ущерб родным братьям и против их воли. Царство велико, троим хватит с избытком. А пока… О! Нет.
Во второй раз схватка длилась дольше. На три или даже четыре вдоха… Но Хаггэрат больше подняться не могла Эбих с участием в голосе сказал ей: «Скоро боль пройдет, и ты сумеешь встать. Приложи козий помет, быстрей рассосется». В ответ Хаггэрат пробурчала сквозь зубы: «Горшок…» Асаг непонимающе поднял брови. «…С протухшими помоями», — завершила фразу поверженная женщина. Шанну молча поклонилась Асагу и бросила на правительницу извиняющийся взгляд. «Чуда не будет», — читалось в нем.
«Значит, не глупость и не случайность. Но тогда… Нет, нет и нет. Таких мыслей допускать нельзя».
— Тебе придется поверить, — произнес эбих примирительным тоном. — Я хорошо знаю Свое дело.
Она приподняла подбородок и сжала губы. На тот случай, когда не знаешь, как поступить, позаботься о том, чтобы выглядеть величественно. Это Аннитум усвоила сама — без помощи отца и матери. Любое ее действие будет сейчас поражением, и чуть ли не любое слово… Так пускай говорит и действует он сам. Посмотрим, сколь долго протянет безупречность эбиха.
— Пусть их будет шесть против меня одного… — И тут Асаг вновь схватился за виски. Палка его полетела в сторону. Весь задор, приобретенный в схватке, вмиг исчез. Черное лицо. Какое черное у него лицо!
— Слишком близко… Творец! Я слишком быстро трезвею… Мать и правительница… я… поставь сразу двенадцать… я… хочу доказать нечто важное для города и Царства… ты… увидишь…
Она молчала. Асаг, не дождавшись ответа, потерял самообладание и вскрикнул:
— Двенадцать! Пусть их будет двенадцать! Я прошу!
Между ними больше не осталось тех горячих невидимых нитей, которые протягиваются от женщины к мужчине; только власть и долг. Как женщина, Аннитум могла бы отказать Асагу. Как правительница, она должна была дать ему просимое. Слишком важен их спор. Наконец она решилась:
— Шанну… Матэа… Натарт… Энна… Лиррат…
Девушки выходили одна за другой. Вот перед эбихом собралась вся дюжина.
О! Что он делает! Что он…. Асаг отбросил палку и разделся, оставив на себе только шебарт.
— Прикажи начинать.
Она помедлила, раздумывая: не слишком ли? Но потом все-таки приказала:
— Начинайте.
…Асаг почти не нападал. Он вертелся ужом, прыгал, отскакивал, проходил под самым мечом, отступал, убегал, потом вновь поворачивался и каким-то непостижимым образом избегал верного, казалось бы, удара. Сам он бил только тогда, когда оказывался один на один и никто не мог зацепить его сбоку или со спины. Бил только один раз. Но после каждого удара очередная противница оказывалась на земле и не могла продолжать схватку. На восьмом ударе эбиха Аннитум прекратила бой. Ей было достаточно.
Он подошел к царевне и поклонился. Конечно, Асаг — не порождение Мира Теней и не какой-нибудь машмаашу, а простой мужчина. Очень искусный в бою, очень уставший, и очень несчастный. Два свежих глубоких пореза тянулись по левому предплечью и по левому бедру. По правилам боя ее девушки одолели Асага… Но есть истина выше правил и законов; Аннитум понимала, кому досталась победа в соответствии с этой правдой. Трепет, было оставивший ее душу, вернулся к ней. Асаг, разогнув спину, тихо, так, чтобы слышно было лишь им двоим, спросил:
— Теперь ты понимаешь, почему у меня болит голова?
Теперь она понимала.
— Эбих! Оденься и иди за мной. — Обращаясь к девушкам, она добавила:
— Старшей оставляю Шанну.
Аннитум искала местечко потише и поукромнее. Зачем — еще не знала сама. Наконец такое нашлось.
Аннитум взяла эбиха за плечо, повернула лицом к себе и уж совсем собралась сказать нечто воодушевляющее, даже рот открыла, но тут поняла, что не знает, какие слова ей следует произнести. Более того, не знает, какие действия предпринять. Он прав, этот проклятый человек, он прав, и это так ужасно.
Она всхлипнула и упала к нему на грудь. Прижалась к его телу, щекой почувствовала его кожу, обняла и зарыдала. Старалась рыдать негромко, чтобы кругам никто не услышал ее, но иногда срывалась… Слезы текли неостановимо. Он прав. Почему же он прав? Как так получилось? Зачем? О, Творец… Ей сделалось так страшно! Она перестала быть правительницей, воином, гордой женщиной, страх прорвался изнутри и сразу же превратил ее в комок дрожащей плоти. Все высокое осыпалось в ней за время одного вдоха, и остался только напуганный человек, которому совсем не хочется умирать. Бежать бы… Может, все-таки бежать? Как хочется сбежать отсюда! Бросить тут всех и все, выскочить из города, пятками ударить коня, пусть бы он понесся вскачь!