Царь Гильгамеш
Шрифт:
Сотник Пратт Медведь ходил вокруг него и бросал такие взгляды…
— Слезай и снимай все это говно. Бал-Гаммаст подчинился. Пока он возился с доспехом, Пратт ласково беседовал с каждым предметом его вооружения:
— Этим говном не прострелить даже задницу моей бабушки. А этим говном свиньи не заколоть. А в это говно хорошо блевать: золото не тускнеет, начищать не надо…
Потом позвал солдата из своих и миролюбиво сообщил ему:
— Ты, помет, пальцем деланный, будешь следить за моим онагром и его конем. Пусть будут сыты и чищены как надо.
И сотник покачал головой совершенно так же, как эбих Лан прошлым вечером. Доходчиво, иными словами.
— Мой конь! — не то чтобы испугался, а скорее удивился Бал-Гаммаст.
— Цыц, салажонок. Возьми барахло в руки.
Повел его в обоз. Там отобрал все, чем так гордился Бал-Гаммаст, и выдал ему вместо этого тяжелое солдатское копье, круглый деревянный щит, обитый кожей, длинный меч и высокий лук, такой тугой, что с непривычки и не натянешь как следует. Взял еще два щита, старых, никуда не годных, зачем их только возят…
А вот зачем, оказывается. Сотник вкопал оба щита в землю — один поближе, другой поодаль. Может быть, даже слишком поодаль. Несуразно далеко.
— Ужин ты свой, салажонок, получишь. А может, и обед. Еще не знаю. А вот насчет завтрака сейчас поглядим. Давай-ка по ближней мишени… три стрелы. Давай!
…Тетива ударила по рукавице на левой ладони со звуком «таг!». Он едва сумел справиться с нею. «Таг!» Третья стрела все-таки застряла в щите. Бал-Гаммаст со значением посмотрел на сотника. Учили все-таки кое-чему. Не такой уж и новичок в военном деле. В его роду все мужчины имели талант к…
— Лучник из тебя, как из вола рыба… Теперь про завтрак. Я дам тебе его съесть, только если положишь в дальнюю мишень пять стрел из десяти. Начали.
«Таг!»
— Ветер! «Таг!»
— Ветер же, помет онагрий! «Таг!»
— Выше бери! «Таг!»
— Выше бери, и рука прямая! «Таг»
— Попал, что ли? Нет. «Таг!»
— Руку держи вот так… вот так, тебе говорят! «Таг!»
— Опять про ветер забыл. «Таг!»
— Что, пальцы отбил? Терпи.
«Таг!»
— Олух. «Таг!»
— Плавно отпускай, не дергай. А! Все равно. Ни одной. Еда тебе не положена.
И заставил его весь переход проделать не на коне, а пешком, в общем строю. Месяц аярт — неудобное время для походов. Вода стоит высоко, все низменные места затоплены, приходится искать обходные пути по холмам, насыпям и прочим возвышенностям, вертеться, месить грязь… Бал-Гаммаст не сказал Медведю ни слова. К вечеру его ноги оказались сбитыми в кашу…
Эбих Лан Упрямец оставил дела. Он ждал. Бал-Гаммаст постарался не заснуть и очень постарался запомнить как можно больше из того, чем делился с ним третий человек в армии и восьмой — в государстве…
— Воспитателя поменять не хочешь, Балле?
— Нет.
— Очень хорошо. Пратт — достойный, отважный и умный человек.
— Да, эбих.
…Сотник осмотрел ему ноги при свете костра.
— Ну, помет онагрий, нормально.
Попросил у кого-то сухого волобоя. Получил. Сначала сунул
— Это говно мы называем волобоем. Волы от него болеют и дохнут.
Потом запихал траву себе в рот и долго пережевывал с видом человека, которому достался кусок нежнейшей телятины, да вот беда — сплошные мелкие косточки, так что приходится двигать челюстями с осторожным тщанием. Измельчил до кашицы и размазал по бал-гаммастовым ступням.
— На живот ложись, салажонок. Ну-ка.
Принялся мять ему икры, перебирать пальцами мышцы помельче, прошелся по всем косточкам. Для медведя у него были очень ловкие лапы. Он еще не успел окончить, а его подопечный уже спал.
О, Гана…
С утра пришлось отскребать беловатую корочку спермы от одежды.
Пратт подождал, сколько нужно. Молча. Все приглядывался к Бал-Гаммасту, ждал, как видно, когда тот схватится за руку или за ногу, когда, наконец завоет от сотни маленьких болей, угнездившихся в непривычном теле после вчерашнего перехода.
Не дождался. Не даст ему такой радости Бал-Гаммаст. Отчего они все думают, что у сына знатного человека непременно должно быть изнеженное тело? Творец видит, напрасно ты это, сотник…
Пратт не выдержал:
— Что, болит? Терпи, салажонок. Я старше, уставать должен больше…
— У тебя что-то болит, дедушка?
Даже самый придирчивый и наблюдательный знаток душ человеческих не сумел бы расслышать в этих словах ничего, кроме безграничного уважения. Сотник покряхтел, глядя в сторону, и ответил раздумчиво:
— Я вот подумал, салажонок, почему мы вчера стреляли на один завтрак? Только задница моей бабушки знает почему. Сегодня будем стрелять на завтрак и на обед.
…Опять ни одной…
На третий день Бал-Гаммаст попросил Пратта Медведя:
Покажи, как правильно. Тот показал.
— Спасибо, дедушка.
Но это ничуть не помогло. Бал-Гаммаст отлично помнил, как сотник держал стрелу, как брал прицел, как отпустил тетиву. Но сам вновь не попал ни разу.
На обеденном привале, когда солнце палило нещадно, он бил и бил по мишени, бил и бил. Задерживал дыхание. Прикидывал ветер. Припоминал старые охотничьи уроки. «Таг!» — исправно лупила по пальцам тетива. Все, что он имел, кроме отца с матерью и собственного имени, отдал бы за одно-единственное попадание.
И в конце концов стрела поразила щит. Бал-Гаммаст изумился этому не меньше, чем если бы свинья заговорила человеческим голосом…
На пятый день он заполучил-таки завтрак и обед. «Так», — сказал Пратт. На шестой сотник оттащил мишень полусотней шагов дальше.
— Благодарю за науку, дедушка.
— Я тут подумываю и насчет ужина, салажонок. По-моему, ты слишком медленно ходишь. Еда, что ли, тянет твою жопу книзу?
…«Таг!» — пел его лук каждое утро. И каждый вечер в шатре Лана штурмом брались города, сцеплялись в гибельных сечах летучие отряды конницы, а пехотинцы на бурдюках, наполненных воздухом, переплывали реки.