Царь горы
Шрифт:
– В разводе уже семь лет…
– Тогда не тушуйтесь, – посоветовал Мильков. – Это нам, старикам, на амурном фронте одно остаётся – мемуары писать. А вам, молодым, и флаг, как говорится, в руки!
Борисов снова поглядел в сторону столика с дамами. На этот раз – пристальней. Тут он и заприметил Ингу…
Слова, сказанные женой за обедом, как будто в шутку: «А вы не подумали, Виктор Павлович, что это вам адресовано?..» – занозой засели у Борисова в мозгу: определённо это он уже слышал.
Борисов познакомился
Когда по совету ветерана Милькова Борисов приглядывался к сотрудницам редакции и выделил среди них Ингу, он поначалу даже не понял, чем именно она привлекла его внимание. Инга не соответствовала типажу женщин, которые ему нравились прежде. Блондинка Серафима с голубыми, с поволокой, вечно печальными, как у бурёнушки, очами и темпераментная шатенка Майя, после романа с которой Борисов решил, что больше влюбляться не станет ни за какие коврижки, обладали довольно пышными формами. Рыжеволосая, коротко стриженная Инга отличалась от них какой-то детской беззащитностью. На удлинённой, как у Нефертити, шее – ниточка красных бус, изящные, как у скрипачки, пальцы.
«Она в семье своей родной казалась девочкой чужой…», – сразу определил он Ингу в разряд «романтических героинь», хотя ничего общего с уездной барышней девятнадцатого века в ней и не наблюдалось.
Когда она в коротком чёрном платье прошла по залу, он взглядом знатока оценил лёгкость её походки и стройность ножек на шпильках.
Всё подмечающий ветеран Мильков одобрительно подмигнул, мол, девушка что надо, и назвал её имя – Инга – необычное, колкое, как игла.
Возникновение метафор, как знак пробуждения поэзии в душе, это самый верный признак того, что девушка Борисова «зацепила».
Между тем начались танцы. И, поскольку женщин в компании оказалось меньше, чем мужчин, представительницы прекрасной половины человечества были нарасхват.
Первыми ринулись в «бой» майоры Валерий Исмаилович и Вадим Юрьевич. Будучи уже изрядно подшофе, они пригласили на танец двух соседок Инги и теперь медленно перетаптывались в дальнем углу зала со своими партнёршами.
Борисов танцевать не любил, хотя в юности некоторое время ходил в школьный танцевальный кружок, но, скорее, за компанию с Царедворцевым, чем по собственной инициативе. Он неожиданно ревнивым (хотя с чего бы ему было ревновать?) взглядом проводил кавалера, который попытался пригласить Ингу на танец, и порадовался, когда она отказала: «Извините, я не танцую».
«Привередливая барышня… – одобрительно подумал Борисов, чокаясь с Мильковым. – А почему она на банкет пришла и не танцует? Ну, нет сегодня у барышни настроения танцевать!»
Музыканты заиграли очередной блюз.
К Инге вальяжно приблизился генерал Бурмасов. Он склонился к ней так низко, что Борисову стала видна большая плешь на его макушке.
До Борисова донеслось уже знакомое «Извините, я не танцую…», но генерал не привык, чтобы ему отказывали. Он продолжал настаивать и после повторного отказа потянул Ингу к себе за руку.
Она закрутила головой, словно ища защиты. Борисов перехватил этот взгляд «испуганной лани» и вскочил из-за стола.
– Осторожней, Виктор Павлович… – предостерёг вдогонку Мильков.
В несколько шагов Борисов оказался рядом с генералом Бурмасовым и крепко сжал его локоть:
– Извините, но девушка обещала этот танец мне! – негромко сказал он.
Бурмасов от подобной наглости растерялся, выпустил руку Инги, тут же проскользнувшей за спину Борисова.
– Вы что себе позволяете? Вы не знаете, кто я? – Шея у Бурмасова побагровела, а лицо стало серым.
Борисов сдержанно улыбнулся:
– Хорошо знаю, товарищ генерал-майор. Но мы же не в строю, и танец мне уже обещан…
Бурмасов отступил назад и окинул Борисова прищуренным взглядом:
– Ну-ну, подполковник, дерзайте… – и удалился к «начальственному» столу.
Борисов обернулся к Инге, мол, ничего не поделаешь, барышня, а танцевать вам всё же придётся. Вот тут он и услышал:
– А вы не подумали, Виктор Павлович, что это и вам адресовано: я не танцую!
Борисов так и застыл с протянутой рукой – вот она, женская неблагодарность, и, не сразу найдя что ответить, спросил:
– Откуда вам известно моё имя, Инга?
В испуганных глазах Инги запрыгали «смешинки»:
– А вы откуда знаете моё? – Она вдруг звонко рассмеялась. И смех её, напоминающий серебряный колокольчик, сразу «растопил лёд недоверия между ними», как пишут обычно в дамских романах. – Хорошо-хорошо. – Она протянула ему руку. – Для вас, «победитель генералов», так и быть, сделаю исключение…
Они вышли к танцующим.
Инга положила свою лёгкую, как пушинка, ладонь ему на погон. Борисов осторожно приобнял её за талию и сделал несколько шагов, радуясь тому, как Инга движется в такт музыке, как угадывает его движения.
«Гармония в танце – знак добрый», – подумал он и пошёл в наступление:
– А хотите, я вам стихи почитаю?
В её зеленовато-карих глазах снова заплясали «солнечные зайчики»:
– Чьи стихи? Мандельштама?
– Нет, мои… – нахмурился он, уловив в её голосе иронию: точно – игла.
– Не надо, – мягко сказала она.
Стандартный способ обольщения с этой барышней не сработал, но отступать Борисов не собирался.
– Вы что же, совсем стихов не любите, Инга? – с вызовом, чтобы скрыть своё разочарование, спросил он.
– Отчего же не люблю, – снисходительно произнесла она. – Очень даже люблю. Скажем, Гейне в переводе Лермонтова: «Не пылит дорога, не дрожат кусты. Подожди немного – отдохнёшь и ты…» Возможно, и у вас стихи замечательные. Однако здесь ваш «творческий вечер» кажется мне неуместным: мы же танцуем!
Борисов оживился:
– Так давайте, Инга, найдём тихое место, где это будет уместно…
Инга снова засмеялась:
– В другой раз… Может быть.
Её смех обладал каким-то волшебным воздействием. Едва «колокольчики зазвенели», Борисов тут же растаял: