Царь грозной Руси
Шрифт:
Кстати, в расхожих мифах об Иване Грозном Малюта почему-то выступает неразлучным его спутником. Где царь, там рядом с ним непременно оказывается и он. Хотя настоящая его роль в истории была очень короткой. Видное место он занял лишь в 1569 г., когда расследовался заговор, и возникли подозрения насчет Басмановых и Вяземского. А через четыре года Малюты не стало. Царь приблизил его как раз из-за того, что он отвечал идеалу опричника, был безусловно преданным и искренним слугой. Но возвышение одних «тянуло» других. В окружении царя появились племянники Малюты Богдан, Давид, Афанасий Бельские. А Борис Годунов, племянник царского постельничего, чтобы упрочить свое положение, женился на дочери Скуратова. Однако представлять дело так, будто высокие чины и должности приобретались исключительно по родственным
Близкие царю люди имели лишь возможности представить ему своих родных, а уж государь оценивал их по деловым качествам. Тот же Годунов проявил себя ловким дипломатом, Богдан Бельский — отличным организатором. В обновленное государственное руководство попали и те, кто заслужил это в боях, при выполнении ответственных поручений: Хворостинин, Трубецкой, Иван Шуйский. Иван Грозный очень уважал и ввел в свой совет Афанасия Нагого. Он 10 лет провел в Крыму в качестве царского посла. В труднейших условиях ухитрялся вести переговоры, неоднократно Девлет-Гирей отправлял его в тюрьму в «жидовский город» Чуфут-Кале, где узников стерегли верные хану караимы [138]. И при этом Нагой создал обширную агентурную сеть, умело руководил ею — в Москве были известны все события и настроения как в Крыму, так и в Стамбуле, Молдавии, на Кавказе, у ногайцев.
Летом 1572 г. случилось еще одно важное событие. Умер Сигизмунд II. Между прочим, перед кончиной он советовал своим вельможам пригласить на трон Ивана Грозного [49]. Уж король-то хорошо знал, насколько правдивыми были материалы о русском царе, которые распространялись по его указаниям. Ну а ближайший доверенный, Мнишек, как только благодетель испустил дух, обокрал его. Да так обокрал, что короля не в чем было прилично похоронить! Сестра Сигизмунда Анна открыто говорила об этом перед сеймом [120]. Но разговорами все и ограничилось. При польских порядках привлечь магната к суду было совершенно нереально, даже в таком вопиющем случае.
В Речи Посполитой настало «бескоролевье», с ее стороны в ближайшее время не приходилось ожидать каких-либо нападений. Угроза с юга тоже была ликвидирована. И Иван Грозный решил использовать момент, чтобы проучить Швецию. Правда, сразу же возникло осложнение. Осенью началось восстание в казанских землях. Турецкая и крымская агентура готовила его одновременно с походом на Москву. Но полчища Девлет-Гирея слишком быстро были разгромлены, и сепаратисты выступили с опозданием, сами по себе. Часть войск под командованием Никиты Одоевского царю пришлось отправить на восток. А сам он с главными силами по зимнему пути выступил на запад. Государь вспомнил и про своего вассала Магнуса. Этот деятель не меньше казненных воевод был виновен в бедствии под Ревелем, страшился царского гнева. Но и в родной Дании он был никому не нужен. Околачивался в Эстонии, пытался наводить мосты и с поляками, и со шведами. Его разыскали и доставили в Новгород под конвоем. Но он был нужен как ценная показная фигура, поэтому о его делишках Иван Васильевич вспоминать не стал. Встретил как ни в чем ни бывало и пригласил с собой в поход.
Ливонцы, эстонцы, шведы проявили полнейшую беспечность. Ведь царь уже несколько раз грозил им, но ничего не предпринимал. Сочли, что Россия и впрямь ослабела, не может прийти в себя после татарских нашествий. А Рождественский пост по-лютерански не соблюдали, весело пили и гуляли. Ворвавшиеся в Эстонию царские полки и касимовские татары Саин-Булата брали местных жителей тепленькими, захватывали замки и городки. Лишь в сильной крепости Пайде (Вайсенштейн) шведско-ливонский гарнизон и горожане успели изготовиться к обороне. Пришлось вести осаду. Русские орудия продолбили стену, 1 января 1573 г. ратники пошли на штурм. Из крепости их встретили убийственным огнем, атака захлебнулась. Тогда ее возглавили два царских любимца, Скуратов и Грязной. Воодушевили воинов, первыми ворвались в пролом. Тут и нашел Малюта свою смерть. Умер, как и жил, верным слугой государя. Но воинов гибель командира не деморализовала, а наоборот, ожесточила. Рубя врагов без пощады, они пробились в крепость. Город был взят.
Малюту Иван Васильевич велел похоронить в монастыре св. Иосифа Волоцкого — Скуратов издавна был связан с этой обителью, там упокоились его родители. Часть пленных (по иностранным источникам, полностью истребленных) царь велел отпустить и отправил с ними письмо Юхану. Потребовал, если он хочет мира, прислать посольство для переговоров. После этого государь назначил командующим Магнуса, хотя пост его стал чисто фиктивным, реально войско возглавил Саин-Булат, а Грозный вернулся в Москву. Без него были взяты города Нейгоф и Каркус. Но все же наступление пришлось прекратить.
Опять сказалось, что сил у России в данное время не хватало. Значительная часть армии, татарская конница Саин-Булата, для осад и штурмов не годилась. А война снова разгорелась на два фронта. Тех войск, которые были посланы для усмирения казанцев, оказалось недостаточно. Восстание ширилось. Поэтому Иван Васильевич остановил операции в Ливонии и стал перебрасывать полки в Поволжье. Дело-то было совсем не шуточное. Еще свежа была память, как в 1550-х потребовалось четыре года вести жестокие и кровопролитные сражения в лесах. Но тогда был мир на западных границах! И государь постарался погасить восстание без карательных акций. С одной стороны, мятежников припугнули, против них сосредотачивались крупные контингенты. А с другой, в Муром выехали первые лица государства — Мстиславский, Никита Романович Захарьин-Юрьев (или, как его чаще стали называть, Никита Романов), дьяк Щелкалов, пригласили «казанских людей» для переговоров.
Они были очень долгими и напряженными. Выяснилось, что инициаторам мятежа очень «помогли» русские наместники и воеводы, вводившие самочинные поборы, реквизиции, позволявшие своим людям хищничать и притеснять население. А Никита Одоевский, посланный на усмирение мятежа, так отличился грабежами, насилиями и жестокостями, что взбунтовал даже те племена, которые оставались лояльными к русским. Лишь через полгода, в начале 1574 г., стороны достигли соглашения. Казанцы били челом за свои вины, и царь даровал им амнистию. Но при этом выдал им новые жалованные грамоты, где четко определялись обязанности населения по отношению к государству, наместникам строго предписывалось «обид и насильства… ни в чем никому не чинить и управу чинить в суде безволокитно». В противном случае казанцам предоставлялось право обращаться напрямую к государю «мимо бояр и воевод», чтобы царь им «от бояр защиту чинил». Одоевский за свои преступления был казнен.
Одновременно Иван Грозный старался разрешить проблемы на западе. Обещание породнить Магнуса со своей династией он выполнил. Правда, дочь Владимира Старицкого Евфимия уже умерла, но царь женил ливонского короля на ее младшей сестре Марии. Однако о том, чтобы отдать ему всю Ливонию и пять бочек золота в приданое, речи больше не было. Государь в полной мере оценил вероломство Дании и натуру самого Магнуса, прожженого авантюриста. Понимал, что имея власть и деньги, он запросто наймет солдат и может ударить на русских. Поэтому выделил ему в приданое лишь один город Каркус и пожелал новому родственничку отправляться «в свой удел». А заслужишь — еще дадим.
Но шведов принудить к миру так и не удалось. Полученный удар их ничуть не образумил. Мало того, они вели себя нарочито вызывающе. Когда царский посланец Чихачев приехал в Стокгольм, у него пытались отнять грамоту государя, даже ударили, а потом разыграли комедию. Устроили прием, где Чихачев был представлен якобы Юхану и вручил письма, а на троне вместо короля сидел один из дворян. Но теперь Иван Васильевич отреагировал на шведские выходки иначе, чем в прошлый раз. Оскорбления и грубость предпочел «не замечать». Пошел и на серьезную политическую уступку. Юхана ровней себе не признал, но негласно, без официальных объявлений, отменил старое правило, дозволявшее Швеции вести дела только с наместниками Новгорода. Потому что крайне важным было хоть как-нибудь завязать диалог. Добиться для Росии передышки в войне, обезопасить балтийскую торговлю. И тактика царя дала некоторые результаты. После споров и пререканий Юхан все же прислал делегацию. Но саму готовность Грозного к компромиссам шведы восприняли как свой великий успех. Возгордились, требовали от русских уйти из Эстонии. И вместо мира договорились лишь о перемирии до 1577 г. Да и оно распространялось только на исконные земли двух стран, а в Ливонии сохранилось состояние войны.