Царь Грозный
Шрифт:
– Ишь, какой молоденький? Неужто и он супротив государя?
– Не верится что-то, небось оговорили сердешного… Ой, беда…
Ветер трепал седые кудри отца и вьющиеся каштановые – сына. Они старались не смотреть друг на дружку, потому как громилы Скуратова изрядно постарались, выбивая из опальных признания. И все равно было видно, что хорош собой Шуйский-младший, да и старший тоже. Какая-то девка тоненько заголосила. Малюта недовольно покосился в ее сторону, глупой быстро закрыли рот стоявшие рядом, а ну как беду и на себя накличет? Женщина, видно, мать, потащила ее прочь от опасного места.
Когда обоих Шуйских возвели на помост, Скуратов сделал знак, чтобы к плахе подошли оба, желая сначала казнить княжича. Но Малюта не смог помучить отца видом смерти сына, князь первым положил голову на плаху, оттолкнув семнадцатилетнего княжича. Снова раздался бабий почти стон: каково сыну-то?! Глаза Скуратова из-под густых рыжих бровей заскользили по стоявшим внизу, примечая, кто как реагирует. Все, кто заметил этот тяжелый, не обещающий ничего хорошего взгляд, сжались, стараясь стать незаметней, отводили свои глаза, прятали лица в бороды или кулаки.
Но и молодой княжич повел себя достойно: он поднял отрубленную голову отца и поцеловал в лоб. Толпа, собравшаяся вокруг помоста, отпрянула назад, хотя и молча. Такого Скуратов допустить не мог! Он вырвал голову из рук юноши, ударом кулака свалил того на помост. Сын быстро последовал за отцом. Стараясь не дать опомниться москвичам, Малюта махнул рукой, чтобы подводили следующих. Двое князей Ховриных хотя и дрожа, но с достоинством взошли на эшафот, сами встали перед колодами, опустили головы на облитое кровью дерево. А толпа вокруг вдруг стала редеть. Протестных криков не было слышно, но люди старались уйти от страшного зрелища. Москва не раз видывала казни на Лобном месте, не менее жестокие казни. Но на сей раз люди попросту не знали за что.
На площади вскоре остался один юродивый Николка, который рыдал, подняв спутанные веригами руки к небу. Не к кому было обращаться, вычитывая заново вины казненных.
Но Москве не до того, в ней начался спешный переезд, съезжали со своих дворов те, чьи улицы попали в опричнину, а сами они нет. Куда им деваться, объяснить не мог никто. Обещали дать денег на новое обустройство, но когда и кто – неизвестно. Зато опричники устраивались быстро и с удовольствием. Прежние хозяева не могли унести и увезти с собой многое, а многое им попросту не позволяли забрать. Переезд, даже еще и такой, не лучше пожара. Враз потеряли кров множество семей. За что? С кого спрос, не с государя же? И опричников очень не попросишь, злющие, точно псы, чьи головы себе к седлам навешали. Налетают как черные вороньи стаи, кто не успел увернуться, тот и пропал.
Двор Миколы попал в опричнину, Антипов тоже. Марфа рыдала: куда же выселяться зимой-то? И корова с малым теленочком, и у другой скотины приплод. Но это мало интересовало опричников, велели освободить избу и двор, и все. А скотину куда? Скотину оставить, не забирать же с собой!
Микула стоял, оторопев, и безмолвно разевал рот. Как это оставить? А он с детьми куда же? И тут увидел среди опричных… Антипа!
– А ты откуда тут? – изумился Микола.
– Я – опричный! – гордо заявил ему родич. – Пока ты тута в избе сидел, я в государево войско
– Тебе-то что? Или мой двор захватить хочешь?
Антип не учуял угрозы в голосе родича, да и не боялся этого, довольно усмехнулся:
– Мой теперь двор будет! А ты со своим боярином в другое место оправляйся.
– Ты?! – взъярился Микола. – Тебе и гвоздя ржавого не оставлю!
К нему кинулась Марфа, повисла на руках, умоляя:
– Миколушка, родимый, не спорь ты с ним, иродом! Они вон Еремея убили, а двор сожгли!
На счастье Миколы опричников отвлекли на другой стороне улицы, там завязался настоящий бой между не желавшим выселяться хозяином и опричником, положившим глаз не столько на имущество, сколько на красавицу-жену бедолаги.
Поздно ночью двор Микулы вдруг полыхнул, да так, что отстоять не смогли, видно, зажгли сразу со всех сторон. Больше всех суетился его сосед Антип, ходивший теперь в опричниках. Понятно, спасал то добро, которое надеялся забрать себе. Не удалось. А куда девалась семья Миколы, никто не понял, пропала без следа. Сначала Антип кричал, что бежал строптивый сосед, но потом вдруг стих отчего-то. Утром выяснилось, что пропала и женка самого Антипа с двумя ребятишками.
Послать бы вдогонку, но опричников спешно отправили на подмогу своим в Москву.
А семья Миколы и Антипова Анея с сынишками и впрямь месили снег, стараясь уйти подальше от опричного раздолья. Куда? К сестре Миколы Варваре, что жила в псковских землях. Далеко, но куда ж деваться? Переселяться вслед за боярином в неведомое? Кто там ждет? Микола вольный, боярину ничего не должен, потому сам себе хозяин. Подумав об этом, мужик горько усмехнулся: вот тебе и хозяин… Выгнали из собственной избы посреди зимы такого хозяина…
До Пскова добрались только к весне, не все дальний переход выдержали, померла дочка Миколы. Мальчонка, которого он когда-то подобрал после гибели слона, оказался живучим. Одни глазенки на пол-лица светились, но свою котомку тащил упорно и еще другим норовил помочь. Назвали мальца Матвеем. Он уже хорошо понимал по-русски, хотя говорил пока плохо.
За время перехода Микола не раз добром вспомнил купца, посоветовавшего вдруг в Москве:
– Ты деньги-то пока не расходуй, припрячь подалее… Тяжелые времена грядут, могут пригодиться.
Он так и сделал, вот пригодилось. Если б не кошель с серебром, припрятанный в юбке у Марфы, как бы и дошли? Скотину, какую смогли с собой увести, отдали в первой же деревне за возможность остаться Анее с сынишками. Младший мальчонка болел, и сестра Марфы отказалась идти дальше.
– Здесь останемся! А вы идите.
Марфа плакала, но поделать ничего не могла. Микола только просил никому не говорить, куда они идут, не ровен час надумает Антип догнать…
Но даже если и надумал бы, то не смог! Слишком много людей двигалось по дорогам Московии, переселяясь вслед за своими хозяевами, а то и убегая от опричников. Многие гибли, не дойдя до места. Многие уже на новых местах, ведь как выжить зимой без скотины, без скарба?..
Миколе с семьей удалось дойти. Муж Варвары, увидев родичей, нахмурился. Сама хозяйка дома всплеснула руками: