Царь Грозный
Шрифт:
– Моя очередь настала?
Присланный гонец, ничего не знавший о содержании грамотки, которую привез, недоуменно уставился на англичанина. С чего бы беспокоиться? Англичан государь жалует уж куда больше своих собственных людишек…
Иван Васильевич встретил посла сам и, махнув рукой, предложил следовать за собой. Нельзя сказать, чтобы Дженкинсону очень понравилась такая таинственность. Что, если и он не вернется, как многие русские до того? Но англичанин зря беспокоился, царь не только не собирался расправляться с ним, но и доверил
Они довольно долго шли тайными переходами, наличие и длина которых по-настоящему поразили Дженкинсона. Говорили все также в полутемной комнате, в какой части дворца и вообще во дворце ли, англичанин не мог бы с точностью сказать. Кроме него в разговоре принимал участие только князь Афанасий Вяземский.
Для начала Иван Васильевич сообщил о письмах короля Сигизмунда со словами об английских купцах. Глаза царя впились в лицо посла, он следил за каждым движением глаз англичанина. Тот смог выдержать пристальный тяжелый взор московского царя. Видимо, довольный этим, Иван Васильевич усмехнулся:
– Понимаю, что все это козни польского короля, чтобы возбудить подозрения царя к английским купцам и обвинения чиновникам в измене. Без Курбского не обошлось, его рука видна в этом изменном деле.
Дженкинсон мысленно усмехнулся этому пристрастию Ивана Васильевича к пререканиям с беглым князем, но виду не подал, до Курбского ли ему? За английских купцов попробовал вступиться, но государь и слушать не стал, махнул рукой:
– Сам ведаю, что это козни, чтобы расстроить нашу дружбу. Потому и вспоминать не хочу.
Дженкинсон уже начал гадать, чем же тогда вызвана такая секретность и вообще почему он во дворце уже после торжественного приема. Все разрешилось неожиданно, государь вдруг принялся говорить то, чего посол никак не ожидал. Иван Васильевич просил английскую королеву Елизавету… дать ему убежище в Англии в случае какой беды! Причем предлагал договориться об убежище обоюдно, мол, и он готов предоставить королеве свои дворцы и гарантировать безопасность, если на то будет необходимость.
Вот тут Дженкинсону понадобилось все его умение держать лицо, потому как очень хотелось открыть рот и не закрывать его довольно долго. Конечно, он ни в малейшей степени не принял всерьез предложение королеве бежать в беспокойную Московию, но просьба государя о приюте в Англии сказала о многом.
– Никаких записей делать не стоит, все держал бы посол в мыслях, а передал бы нашу… – Иван едва не сказал «просьбу», но вовремя сдержался и получилось иначе, – наше предложение королеве в точности. Кроме того, стоит поторопиться, чтобы успеть до зимы вернуться с ответом.
Дженкинсон только успел подумать: «Ой-ой…», как Иван Васильевич добавил, видно, желая подсластить горечь предыдущих слов:
– А английским купцам предоставлено право беспошлинного торга в Казани, Астрахани, Юрьеве и Нарве.
Глаза государя снова впились в лицо посла, точно пытаясь узнать ответ королевы прямо сейчас,
Обратно посла выводил уже Вяземский. Он еще раз напомнил о скрытности разговора и поторопил, обещая всяческую помощь и самому послу и английским купцам. Дженкинсон выполнил просьбу и сделал все, как было велено. Он ничего не записывал до самого Лондона, но в Москве и у стен были уши.
В кабаке Вологды сидели двое иноземцев и русский купец из местных. Англичане пили разбавленное кабатчиком вино, а купец прикладывался к крепкому ставленому меду. Не дело бы пить без времени, но уж больно продрогли все трое на холодном ветру. Харитон Белый с большим удовольствием поел бы блинков, все же Масленая… Только сомневался в новых своих знакомых – едят ли блины-то?
Оказалось, зря сомневался, англичане не первый год на Руси, к такому диву для иностранцев, как блины, давно привыкли и потребляли с превеликим удовольствием. Особо ежели с хорошей рыбкой. И мед тоже жаловали.
Принесли блины, густо покрытые икрой и свернутые трубочкой, на другом блюде лежала провесная рыба, щедро желтевшая янтарным жиром. Разговор на время прекратился, да и до того был вялым. Все трое мотались по холоду за делом, целый день принимали обозы, пришедшие для прокорма корабельщиков. Это тоже диво – Вологда не на море стоит, и одноименная речка мала, и Сухона, в которую впадает Вологда, тоже невелика, к чему бы корабли-то строить? Вологжане, конечно, судов много имеют, без них никуда, дорог-то нет, но их суда скорее расшивы. Это ближе к морю, в Холмогорах, корабли другие, морские. Но государь повелел, и в Вологде, что далече от моря, строят крепкие морские корабли!
А еще новый царский двор. Большой, крепкий, замок, а не двор! Тоже местные в толк взять не могут, для чего. Царь здесь бывал не раз, Кирилло-Белозерскую обитель любит, оно, конечно, понятно, но не держать же ради такого огромный дворец и множество опричников? Иван Васильевич уехал и не скоро еще приедет, а его кромешники вокруг свои порядки завели, стонут от их самоуправства вологжане.
Еще им не по нраву пришлось мельтешение английских купцов, которые по царскому разрешению кабак открыли, мужиков спаивают. Конечно, умный к ним нейдет, но ведь и глупых немало…
Поданная рыба была отменной, англичане ели, хвалили, словно это кабатчика заслуга. Харитон не выдержал, фыркнул:
– Знай наших! У вас так небось не умеют?
– Что не умеют? – насторожился англичанин.
– Рыбу коптить да солить!
Ожидал, что обидится гость, но тот развел руками:
– Не умеют.
И от этого признания почему-то сразу стал ближе и даже роднее, совсем не хотелось хвастать перед ним дальше, напротив, Белый чуть смущенно обнадежил:
– Научим, у нас от хороших людей секретов нет.