Царь Грозный
Шрифт:
На обратном пути царю принесли замечательную весть – царица родила наследника! Иван поторопился в Москву. Царевича назвали Дмитрием в честь Дмитрия Донского, потому как победа над Казанью для Руси была сродни победе, одержанной князем Донским на Куликовом поле.
К поверженным казанским правителем Иван отнесся вполне миролюбиво, маленький царевич Утемиш-Гирей был крещен в Чудовом монастыре и назван Александром. Его Иван даже забрал к себе на воспитание, хорошо помня самого себя, оставленного малолетним на царстве. Но и казанского царя Едигера тоже не погубили, тот вызвался креститься сам, был наречен Симеоном.
А в Казань отправился архиепископ Гурий, которому строжайше велено никого не крестить силою, к вере христианской приводить только добром и любовью. За несколько лет Казань была превращена в русский город, уже через пять лет в ней жили 7000 русских и всего 6000 татар, причем татары в посаде без права селиться в самом городе.
Митрополит Макарий говорил молодому царю:
– Иван Васильевич, ты свершил то, о чем столько лет мечтал весь люд русский! Царство татарское завоевано! Могли ли мы мечтать о таком?! Столько русских жизней погублено проклятыми! Столько лет терзали они наши земли, полонили и убивали наших людей!
Иван смущался таким именованием: Иван Васильевич! Но по всему телу разливалась приятная волна радости. Никто не осуждал даже за жестокости, творимые над басурманами, слишком много бед принесли они русским, слишком много лет терпели от проклятых унижения, чтобы теперь жалеть побежденных. Жестокость порождает жестокость, а беды требуют отмщения.
Иван Васильевич для своего народа был героем, избавителем от тяжелого ига, от постоянной угрозы жизни и воли! В честь молодого, но такого успешного царя служились молебны, его воспевали в больших и малых городах. И никто не ожидал его последующих расправ над своим собственным народом.
Пожалуй, только Сильвестр почему-то не очень радовался успехам своего ученика. Иван, которого захватила волна всеобщей любви и поклонения, сначала и не заметил охлаждения к наставнику, а оно было. Между царем и священником впервые пробежал холодок, слишком далек оказался Сильвестр со своими мелочными наставлениями от того великого и тяжелого дела, которым столько месяцев занимался Иван. Даже Адашев и тот показался царю мелковатым в своих заботах. Однажды в сердцах Иван бросил наставникам жестокие слова: «Бог избавил меня от вас там!» Умный Адашев понял, что это начала конца их с царем дружбы.
Но все довольно быстро вернулось на круги своя…
Молодая царица снова на сносях, переносит свое положение тяжело, устала уже, в молодые годы стольких выносила и родила… Но для нее хуже другое – хотя и любит жену царь без памяти, только уж слишком подчиняется любым измышлениям своего наставника Сильвестра. Сильвестр переписывает Домострой, Анастасия не против, в нем много нужного: и как дом вести сказано, и как лад в семье строить… Но когда поп принялся требовать, чтобы Иван и к жене приходил чуть не с его разрешения, царица возмутилась. Знал бы поп свое место!
Еще хуже стало, когда Иван страшно занедужил, слег в предсмертном жаре. Ужаснулась Москва – у царя сын Дмитрий младенец совсем, кому власть останется? Сразу подняли голову Старицкие, князь Владимир Андреевич уже гоголем по Кремлю ходил, куда ж младенцу со смиренной царицей против него и
Царь метался в бреду, а царица – в отчаянии за его жизнь и за жизнь маленького царевича. О себе и забывалось за мыслями о самых дорогих людях. Чуть очнувшись, Иван призвал на совет своего наставника Сильвестра, спрашивал, кого в духовной назвать наследником – маленького царевича Дмитрия или отдать все брату своему двоюродному Владимиру Андреевичу Старицкому? Анастасия ужаснулась: если Старицкие придут к власти, им с сыном света белого не видеть, сгноят в тюрьме младенца, припомнив вину матери царя Ивана Елены Глинской перед князем Андреем Ивановичем Старицким.
Она метнулась за помощью и поддержкой к Сильвестру и что же услышала?! Сильвестр посоветовал Ивану оставить престол Владимиру Старицкому!
– Ты что, поп, рехнулся от страха?! – негодовала царица. – Царевича бы поддерживать, а ты его врагов привечаешь!
Сильвестр затянул привычную песню о примирении, прощении и непротивлении… К ужасу Анастасии, за Старицких выступил и Алексей Адашев. Но тот не стал говорить пустые словеса, позвал царицу с собой в дальнюю горницу, плотно закрыл дверь и вполголоса объяснил, что, дескать, Иван хотя и венчан на царство, да многие не верят, что он сын великого князя Василия, думают, что Ивана Телепнева. Потому и прав на престол имел меньше того же князя Владимира Старицкого. После кончины князя Василия Шуйские да Глинские сумели его князем удержать, а сейчас кому то же сделать с Дмитрием? Некому, Захарьины такой силы не имеют, оттого и вернется власть к законнорожденным наследникам рода Ивана Калиты.
Анастасия, раньше слышавшая шепоток про рождение Ивана от Телепнева-Оболенского, а не от князя Василия, никогда не придавала этому значения, потому оттолкнула Адашева:
– Ополоумел?! Иван на царство венчан, его власть!
Алексей вздохнул:
– Иван-то венчан, а вот Дмитрий твой нет. Потому если царь отдаст Богу душу, то Владимир Старицкий законно может престол себе потребовать.
Несколько мгновений Анастасия стояла, глядя на боярина широко раскрытыми глазами, взволнованно дыша, потом губы ее презрительно скривились:
– Бежите, как крысы из погреба в половодье? Предатели!
Не слушая больше царского помощника, она бросилась к ложу мужа, взяла за руки жарко дышащего в беспамятстве Ивана, покрыла поцелуями, шепча:
– Ваня… Ванечка… только не умирай, любый мой! Не бросай нас с сыном… Не оставляй!
Бояре принесли присягу маленькому царевичу Дмитрию, но всем было ясно, что про нее забудут, как только царь умрет. Недаром та же княгиня Ефросинья Старицкая всем говорила, что присяга, принесенная под угрозой, ничего не значит. Кроме того, все открыто объявляли, что если и будут служить маленькому Дмитрию, то никак не Захарьиным.
Царица смотрела сухими блестящими глазами на бояр, толпившихся в горнице, где лежал Иван, на снующего туда-сюда Сильвестра, на других прихвостней, вынюхивающих, не пора ли перебегать к Старицким или пока еще рано. На их лицах была озабоченность не здоровьем государя, а тем, как бы не упустить момент, как бы не опоздать, но и не прогадать, перебежав до срока. Охваченная мерзостью, Анастасия ушла к себе, встала на колени перед образами и взмолилась:
– Господи! Услышь мольбы мои! Не допусти смерти мужа! Не ради власти молю, а ради жизни дитя моего малого! Спаси Ивана!