Царь Мира

Абдульманов Ильдар

— Николай, останься здесь, я вызову группу. Пойдемте.

— Подгоните машину ближе, мы должны взять это, — сказал вдруг Эдик-Самарин, показывая на свое прежнее тело, — Обязательно, — добавил он, увидев, что Сергунин недоуменно поднял брови.

— Думаете, ему можно помочь? — спросил Сергунин, потом пожал плечами и, не дождавшись ответа, сказал: — Ладно, все уместимся.

Алину усадили впереди, на заднее сиденье втащили труп Власова, Сергей и Эдик-Самарин сели рядом. Сергунин быстро выехал на шоссе и помчался к больнице. Он решил не связываться по рации с отделением — слишком уж нелепо прозвучали бы его пояснения. Да и надо было спешить — Алину била дрожь, и подполковник понимал, что

наступает реакция организма на пережитое. Состояние Сергея тоже внушало опасения: хотя он еще держался, но его здорово мутило — Сергунин видел, что лицо Сергея позеленело.

Эдик сидел слева от своего мертвого тела и чувствовал, как оно мягким безжизненным плечом наваливается на него. Как ни странно, он даже ощущал некоторую брезгливость и поймал себя на том, что напрягает мышцы нового мощного плеча, стараясь отодвинуть соседа, словно пьяницу, задремавшего в электричке.

Он посмотрел на Алину. Самарин был куда выше ростом, чем прежний Эдик Власов, и Алина теперь казалась ему меньше ростом, миниатюрнее и еще более прекрасной и желанной. Она почувствовала взгляд, испуганно покосилась на Самарина-Эдика, щека ее заалела, она бросила умоляющий взгляд на Сергунина, тот взглянул на нее с тревогой и прибавил газу, хотя и так несся, обгоняя всех на шоссе.

И тут Эдик вспомнил то, что сказал ему Самарин перед смертью: «Я трахнул твою Царицу». Он — этим телом! — он обладал ею, его женщиной. Эдик дернулся, как от боли, и его прежнее тело едва не сползло ему на колени — даже пришлось придержать. А если он не сможет вернуться в свое тело? Неужели он, Эдуард Власов, будет пользоваться телом своего врага, унизившего, растоптавшего его и Царицу? Не надо было так быстро убивать его, угрюмо подумал Эдик, надо было… Он стиснул зубы, отгоняя совсем уже неприятные скабрезные мысли по поводу того, как он распорядится своим новым телом, станет ли тот слушаться его, будет ли он лучше как мужчина и как на это отреагирует Алина… Это было невыносимо, он даже заскрипел зубами, но тут снова его бывшее — дряблое и безжизненное — тело навалилось на него, и мысли закрутились на новом витке: а что его, собственно, мучит? Ведь врага он уничтожил, а это лишь оболочка: он, словно древний воин, попросту снял доспехи с поверженного противника… Но это были не доспехи, это была часть его смертельного врага, и он оживил ее. А вдруг это тело… вдруг в нем что-то осталось неубитое, и оно заявит о своих правах? Он вспомнил дискуссии о душе и теле, их взаимодействии, конфликтах, иерархии… К черту, сказал он себе, надо прекратить эту безумную рефлексию и заняться делом. Ведь положение продолжает оставаться критическим.

Они уже подъезжали к больнице, и Эдик-Самарин вдруг сказал:

— Подполковник, я бы хотел, чтобы вы работали у меня. Если вы согласны, то ваши условия?

— Я как-то не думал об этом, — сказал Сергунин, — да и не время…

— Вы мне нужны сейчас.

Сергунин вдруг осознал, что Царь Мира в отчаянном положении — без охраны, в чужом теле, в крайне двусмысленной ситуации по отношению к любимой женщине… Конечно, он не так уже беспомощен — задерживать его было бы опрометчиво. И все же…

Он посмотрел на Алину — та сидела на переднем сиденье, перехватил взгляд измученной, напуганной и прекрасной женщины, и сердце его дрогнуло. Он вдруг понял, что сделает все, чтобы спасти ее. Не Царя, нет, черт с ним, но подвергать эту женщину дальнейшим мучениям, выполняя свой служебный долг, Сергунин не мог, не хотел.

— Что от меня требуется? — спросил Сергунин.

— Я должен вернуться в свое тело. Его обязательно нужно прооперировать. Я не знаю, сколько это займет времени. В каком-то смысле я в ваших руках. Все это время Алина, Сергей, я, мое бывшее тело и врачи —

все должны быть под охраной, чтобы никто не мог войти туда, где мы будем. Нас хотели убить. Я знаю теперь кто. Но сейчас нам нужна помощь. Я не забуду этого.

— Охрану я вам постараюсь обеспечить, информация о случившемся не станет пока достоянием общественности, она будет сообщаться в органы внутренних дел в том объеме, который необходим для проведения следственных действий, — сказал Сергунин.

Дальше они ехали молча. Сергунин выжимал из машины максимум скорости.

Слов на ветер он не бросал. Через пятнадцать минут Алина и Сергей были уже в больничной палате, где женщине дали снотворное, а Сергею наложили повязки. Эдик-Самарин и тело Власова находились в реанимационной. Сергунин вызвал из Москвы сослуживцев на подмогу — каждый из них стоил взвода. В ожидании их приезда он сам дежурил в коридоре у дверей обеих палат.

Эдик-Самарин в это время говорил главврачу Корниенко:

— Хоть прыгните выше головы, но вам нужно заштопать это тело и полностью восстановить его.

— Но это невозможно, там не только повреждения от пуль — с ними мы справимся, но посмертные изменения, деструктуризация…

— Сделайте все, что сможете, а дальше я сам, — сказал Эдик-Самарин. — Поймите, доктор, я заплачу вам и сделаю все, что вы попросите. Помогите мне.

— Хорошо, мы сделаем все, что в наших силах, — проговорил Корниенко. Ему еще не приходилось оперировать труп с целью его оживления. Он подумал, что все это смахивает на коллективное сумасшествие, но позвал бригаду врачей и начал операцию.

Спустя примерно полчаса, когда Сергунин рассказывал обо всем, что произошло, вызванному им милицейскому патрулю, умолчав о переходе Власова в другую оболочку, в коридоре появился майор Батищев. Он почему-то не стал подходить к Сергунину и даже сделал вид, что не узнал его. Подполковнику это не понравилось. Патрульным он сказал примерно следующее: неизвестными совершено похищение актрисы Ворониной, они же хотели убить ее мужа Эдуарда Власова, когда он попытался ее освободить. Власов ранен и находится в клинике. Один из неизвестных убит, второй скрылся.

Он не знал о связи Батищева с Самариным, но когда спустя еще минут двадцать в коридоре появились пятеро парней в спортивных костюмах и кроссовках, и вид у них был, что называется, протокольный, Сергунин сопоставил это со странным поведением Батищева и насторожился. Интуиция его сработала верно. Когда парни, потоптавшись с полминуты в конце коридора, направились к реанимационной, подполковник достал пистолет, довольно демонстративно передернул затвор и громко сказал:

— Не приближаться!

— Ты что, мужик?… — развязно сказал тот, что шел впереди. — Ты чего за пушку хватаешься? Часовой, что ли?

— Еще шаг — и узнаешь, — спокойно сказал Сергунин, уже не сомневаясь в намерениях «спортсменов».

Их вожак усмехнулся, обменялся взглядами с остальными, окинул взором пустой коридор — персонал был предупрежден и без особой надобности не заходил на этот этаж, — потом развернулся и медленно пошел к лестнице. Подполковник, однако, знал почти наверняка, что за этим последует, и прижался к стене, прячась за небольшой выступ. Полностью его этот выступ не закрывал, но нужно было очень хорошо прицелиться, чтобы попасть в Сергунина. Пройдя шагов семь, вожак «спортсменов» резко шагнул в сторону, и тут же загремели выстрелы — двое его напарников, достав стволы, открыли огонь по Сергунину. Два ответных выстрела свалили одного из неопытных боевиков: они как-то позабыли о собственной уязвимости, а Сергунин стрелял метко и целил в грудь — ему было не до сантиментов. На пол упали все пятеро, но четверо могли продолжить игру, если бы не резкий окрик с тыла: