Царь Мира
Шрифт:
Он даже не подозревал, насколько эти слова близки к истине. Зато Эдик оценил реплику и вновь попытался улыбнуться.
— Да, — протянул он.
Один из людей Сергунина незаметно подошел со стороны лестницы, где заменял Николая, и взял на прицел Самарина-старшего, не сводя глаз с его пальца, лежавшего на спусковом крючке пистолета.
— Я не в себе, папа, — подтвердил Эдик, окончательно сводя с ума Самарина: Владимир никогда не называл его папой — только «отец» или «батя». — Меня Царь убил и занял мое тело.
Самарин обвел всех
— Папа, ты хотел ведь убить Царя, — сказал Эдик-Самарин. — Тогда стреляй. Я — это он.
— Что он несет?… — пробормотал Самарин. Все молчали. Происходящим распоряжался Эдик:
— Ну посмотри внимательно, разве я твой сын?
Взгляд Самарина застыл. Он смотрел куда-то в сторону, боясь смотреть на сына. Инстинкт подсказал ему, кто здесь главный враг, и он вдруг резко поднял пистолет, сжимая его двумя руками, и направил в лоб Сергунину.
— Что сделали?! — закричал он, не владея собой. — Что с моим сыном?!
Блеснула вспышка, затем грохнули два выстрела, и пистолет выпал из рук Самарина. Первым ударил эфэл — Эдик прекрасно понял, что Самарин готов выстрелить в подполковника. И он все же выстрелил, но пуля попала в стену довольно далеко от головы Сергунина. Второй выстрел сделал сослуживец подполковника и попал Самарину в плечо. Сергунин быстро шагнул к нему, но тот уже не мог ничего сделать — он сполз на пол. Пуля раздробила кости плеча.
— Зачем вы все это затеяли? — спросил Сергунин. Самое большое его желание было дать в морду Эдику.
— Я еще не закончил, — сказал тот властно и холодно. — Это мое дело, и я здесь буду распоряжаться. Я убью любого, кто станет на моем пути. Позовите сюда главврача.
Врач, который провожал старуху, позвал Корниенко.
— Операцию закончили? — спросил Эдик-Самарин.
— Да. Я же говорил…
— Теперь слушайте. У вас есть пустая палата?
— Только люкс, для… всяких…
— Хорошо. Пусть будет люкс. Вот этот человек, его фамилия Самарин. — Эдик показал рукой на скорчившегося на полууголовника. — Он ранен. Ему надо оказать помощь. Он должен жить. Он будет жить в этой палате. Его дом и все имущество продадут и деньги отдадут вам как плату за содержание. Его будет стеречь вот такая молния. Она не даст ему двигаться. Вам будет разрешено кормить его, утку подкладывать и все такое. Но он будет фактически заключенным. Я его приговариваю к пожизненному заключению в вашей клинике. Вот так. Это мой указ. Если он не будет выполнен, и вы, и городские власти пеняйте на себя. Я здесь камня на камне не оставлю. Я Царь, запомните это. А сейчас я хочу вернуться в свое тело.
— Ваше величество, — вдруг послышался хриплый, каркающий голос. Старуха стояла на коленях, раскачиваясь и неотрывно глядя на Эдика-Самарина. — Накажи его сына, он дочку мою загубил… мою единственную…
— Что с ее дочерью? — спросил Эдик у Корниенко. — Попытка самоубийства — я слышал это и понял почему. Но что с ней?
— Тяжелые травмы, в том числе мозга. Она выведена из коматозного
— Слушай меня, старуха, — сказал Эдик-Самарин. — Его сын убит. Это я его убил.
Как ни странно, его слова воспринимались полубезумной старухой как-то более адекватно, она безоговорочно верила Эдику, хотя всем остальным, психически здоровым участникам этой сцены происходящее казалось затяжным кошмарным сном.
— Я покину его тело, оно будет мертвым. Но породил его вот этот гад. — Эдик показал на Самарина-старшего, старуха закивала, благоговейно внимая его словам. — И вот что я скажу. Он будет жить, он должен жить, но до тех пор, пока жива твоя дочь. Как только, если только она умрет, ты вольна распоряжаться его жизнью. Можешь убить его, я тебе разрешаю. И вот как это будет. Не санитарки за ним будут ухаживать, а ты. Но он должен жить. Раз в день ты будешь приносить ему пищу. Никого, кроме тебя, молния к нему не подпустит. Но если ты убьешь его, молния убьет тебя и твою дочь. Он должен жить, пока она живет. Ты поняла меня?
— Да, ваше величество, — сказала старуха.
Сергунин прикрыл глаза. Открыл. Кошмар не кончился. Все оставалось как прежде.
— Ну так вот, все слышали мой указ. Прикажите, чтобы все его исполняли, — обратился Эдик к Корниенко.
Тот сказал врачу, изумленно хлопавшему глазами:
— Отведите раненого в палату люкс, окажите первую помощь. Потом сделаем операцию. Надо извлечь пулю… — сказал он Эдику почти извиняющимся тоном.
Тот кивнул:
— Да-да, конечно. А сейчас помогите мне, я должен вернуться в свое тело.
Вновь зайдя в реанимационную, Эдик подошел к столу, долго смотрел на покалеченное безжизненное тело, потом сказал, обращаясь к Корниенко:
— Я сейчас перейду в него. Пока не знаю, как это будет выглядеть и смогу ли я его оживить. На всякий случай надо это тело тоже… как-то поддерживать… чтобы я мог вернуться… вот.
Врачи стояли молча, плохо понимая, что он собирается делать и что должны делать они. Корниенко продолжал держаться позади, ближе к выходу, и сначала услышал, как охнула одна медсестра. Потом у Эдика-Самарина вдруг подломились ноги и он начал оседать на пол. Корниенко шагнул к нему, пытаясь удержать, но тело было слишком тяжелым, он только замедлил падение.
— Помогите, — возмущенно сказал он.
Но никто не двигался. Подняв голову, главврач увидел то, что заставило весь персонал замереть на месте. Что-то вроде светящегося манекена стояло около операционного стола. И вдруг все исчезло — видение продолжалось секунды две, не больше. Эфэл, о котором все как-то забыли, опустился к телу и завис над его головой, принимая форму кольца.
— О Господи, — вдруг сказала впечатлительная медсестра. Тело Эдуарда Власова двигалось. Он шевелил пальцами рук, потом подтянул одну ногу, и тут же у него вырвался стон. Губы его зашевелились.