Царь Мира
Шрифт:
Максвелл нашел и дом той самой девушки, что могла заменить Эдику Царицу. Катя так и не полетела в Англию — вести о гибели Царя Мира пришли раньше. И тот, кто должен был за ней зайти, не появился. Когда Мак-Гроу позвонил в дверь ее квартиры, открыла ее мать. Катя в это время была в ванной. Она все рассказала матери, и та, узнав Мак-Гроу, увидела в его глазах какое-то опасное выражение. Она сказала, что Кати нет дома и что она улетела за границу, в Англию. Спасла ли она тем самым дочь или нет — никто не может этого сказать, сам Мак-Гроу не мог бы объяснить, чтобы он сделал, наткнувшись на отказ Кати от аборта. Впрочем, скорее всего, она бы не стала с ним делиться своей тайной.
Вообще все, кто был так или иначе замешан
Может, так оно было и лучше. А военные, озабоченные бесславным столкновением британских вооруженных сил с пришельцами, при попытке привлечь внимание к этим эпизодам наталкивались на полное равнодушие или даже насмешки. Максвелл поначалу сам не мог объяснить, зачем он вмешался в дела Аль-Махди, почему он лихорадочно пытался совершать какие-то действия, не слишком отдавая себе отчета в их обоснованности. В конце концов, что ему было до Алины, до царской свиты, скрывшейся в подлодке неизвестно куда. Но он, Максвелл, хотел сам проследить этот путь, и не с целью убить Царицу, а просто для того, чтобы занять себя и о чем-то забыть. В минуты просветления он начинал с ужасом понимать, что не контролирует себя, что психика его расшатана до предела и он сам не знает, что предпримет в ближайшую минуту. И все же, заставив себя сесть и по возможности спокойно обдумать свои поступки, Максвелл понял свои подсознательные мотивы. Вмешиваясь в деятельность Белла, он защищал не Алину, а ту, на которую бы непременно вышел Белл в своих рысканиях, — Джин Ферндейл. И именно ее пытался вытеснить из памяти Максвелл, совершая непонятные энергичные действия, из-за чего в МИ-5 уже встревожились и собирались отправить его на тщательное медицинское обследование, хотя он и был героем нации. Он вернул себе имя, он отомстил, но для того, чтобы снова начать жить, ему нужна была Джин.
Излишне говорить, что все средства массовой информации буквально кипели, обсуждая последние события. Чего только не было в эти дни в газетах, телепрограммах, многочисленных интервью, заявлениях, дискуссиях… Впрочем, можно сказать, чего в них не было — не было ни одной строчки и ни одного слова очевидца событий — Джонатана Гейтса. Вернувшись с Дансинг-Хилл, он с нетерпеливой дрожью в пальцах включил свой компьютер — и не написал ни одного слова. Он просидел час за клавиатурой, уставившись невидящими глазами в мельтешащий звездочками экран. Мыслей было в избытке. Они сплелись в его голове в невообразимый клубок, и он не мог его распутать. Был ли Царь авантюристом, эгоистом и трусом, был ли он убийцей, виновны ли в случившемся политики, правильно ли вела себя Царица, уничтожив пришельцев и тем самым обрекая Землю на возможное нашествие, был ли героем Мак-Гроу или он решал личные проблемы и его вмешательство оказалось излишним, и сам он, Гейтс, имеет ли он право занять какую-то определенную позицию во всем этом?…
Гейтс отказался что-либо писать или говорить на эту тему. В конце концов убедившись, что это не кокетство и не попытка набить себе цену, от него отстали. Он продолжал работать в газете, мечтал написать книгу о недолгом царствовании Эдуарда Власова, но каждый раз, пытаясь начать ее, обнаруживал в голове все тот же запутанный клубок, и не было нити, за которую он мог бы потянуть.
Всего
Джин сама открыла дверь, и Мак-Гроу поначалу даже не узнал ее. Когда он видел ее, Джин, в последний раз, это была жизнерадостная девушка, подросток. Сейчас перед ним стояла взрослая женщина, лет на десять старше той Джин.
— Это вы? — чуть удивленно, но почти равнодушно сказала она.
— Можно мне войти, Джин?
Она не ответила, повернулась, пошла прочь от двери. Мак-Гроу зашел, захлопнул дверь. В комнате был лишь один стул. Джин села на кровать и застыла в какой-то неудобной позе.
Так она и просидела до конца их разговора. И такой она осталась в его памяти — словно больная птица на жердочке.
— Он правда погиб? — спросила Джин.
— Да.
— Вы не смогли его защитить? Или не захотели?
— Это имеет значение?
— Наверно, нет. Все его не любили, и вы в том числе.
— Почему ты так думаешь?
— Я когда вас увидела, подумала, что вы плохо к нему относитесь. А он… Он, по-моему, думал, что вы его друг и готовы отдать за него жизнь.
Дарби молчал. Если бы Эдик был так же проницателен, как Джин, Мак-Гроу тогда выдал бы себя одним взглядом. Но все сложилось иначе. Все… Когда он ехал к Джин, он хотел рассказать ей, что сделал с ним Царь и что он, Мак-Гроу, сделал с ним, он хотел сказать Джин, что она для него — последняя надежда вернуться к жизни и он любит ее, готов оберегать от всех, готов отдать за нее жизнь.
Но он встретился с другой Джин. И не знал, как к ней отнестись. Он чувствовал только, как неуместны были бы его излияния, как равнодушна она ко всему и ко всем. Легче было разбудить покойника, чем вернуть прежнюю Джин.
И потому он сидел и молчал. Ее это не тяготило. Она думала о чем-то — и Дарби казалось, что все эти дни после гибели Царя она думает об одном и том же.
Так прошло минут десять, а может быть, и полчаса.
— Тебе нужно уехать отсюда, — сказал вдруг Мак-Гроу.
— Зачем?
— Легче будет забыть все. Жизнь ведь не кончилась. Она молчала.
— Джин! — громко сказал Дарби.
Он подошел к ней, присел на корточки, заглянул в глаза.
— Хочешь уехать со мной?
— Нет, — равнодушно сказала она.
— Но что же ты будешь делать дальше? Вот так сидеть в пустой квартире, чего-то ждать? И чего же?
— Вы не беспокойтесь, мне есть чего ждать.
Она взглянула на него, и взгляд у нее был не потухший, не безжизненный. Он был равнодушным, да, но жизнь в нем была. Жаркая волна ударила Мак-Гроу в голову, он поспешно выпрямился. Только бы не… Но о чем тогда она могла говорить?
— Ты ждешь ребенка? — хрипло спросил он, с трудом выговаривая слова.