Царь поневоле. Том 2
Шрифт:
— А как же договор? — удивился один из военных вождей.
Первосвященник прямо у всех на глазах на кучу мелких клочков разорвал только что подписанную бумагу.
— Вот, что думают боги о слове, которое сыны Израиля дают египтянину, — ответил он, — нас поддержат другие города и колена. Никто не захочет снова оказаться в египетском рабстве. Совместными силами мы разобьём и выкинем из Ханаана этого сына осла и собаки и вернём наши Священные реликвии.
Они молча поднялись с колен и только один из вождей предусмотрительно собрал клочки бумаги и закопал их глубоко в землю в
* * *
Я, сидя на кресле, задумчиво перебирал клочки бумаги, которые мне принёс Эхор, тренированным взглядом бывшего охотника увидев, когда убирали его шатёр с места переговоров, что земля в одном месте более рыхлая, чем при переговорах, на которых он присутствовал. Копнув в этом месте, он увидел порванный папирус, первый же взгляд на который заставил его, бросив всё, примчаться ко мне. Сняв с себя золотой браслет, я молча отдал его ему и он тоже молча с поклоном удалился. Всё было понятно без лишних слов.
— Смотри Ада, как отнеслись ко мне твои соплеменники, — я поворачивал, показывая на свет клочки, где виднелась иудейская клинопись, которую писала она сама.
С лавки послышались всхлипывания, а затем и вовсе громкие рыдания.
— Мой царь, один приказ и мы сотрём войско этих проклятых лжецов с лица земли, — Хопи, с искажённым от гнева лицом, всё время с прихода другого центуриона хватался за меч.
— Ты опять торопишься, — улыбнулся я, — вспомни сколько раз, ты предлагал убить тех фиванских купцов. Что было бы, если бы я тебя послушал и просто утолил бы свою месть? А?
— Покушение могло быть и успешным мой царь, — нехотя ответил он.
— И тем не менее, не стало. Зато оно открыло нам весьма широкие возможности навести порядок во всём царстве и при этом обогатиться, — я покачал двумя пальцами, в которых был зажат клочок папируса.
— Об этом, — я показал его всем, — никто не узнает, дальше стен этого шатра. Это понятно?
— Да царь, — глухо ответили мне все до единого легионеры, а затем последним, хоть и нехотя Хопи.
— Тебя это тоже касается, рыдающая, — я не стал утруждать себя и поворачиваться в сторону, откуда шли беспрерывные всхлипывания.
— Я… Великий царь… Твоё величество, — послышалось со стороны лавки, но стоило Хопи сделать в её сторону шаг, как Ада тут же сквозь слёзы произнесла внятное.
— Да Великий царь, я клянусь в этом своей богиней.
— Вот и отлично, — улыбнулся я, позвав к нам Танини, приказав ему все клочки собрать обратно в текст и аккуратно наклеить на подложку из другого листа. Неглупый парень мгновенно понял, что это за обрывки такие, ведь целые листы были у него в тубусе.
— Но! — едва он открыл рот, возмущённо тыкая пальцем в них, как его взял под руку Хопи и увёл из шатра.
Вернулись они через пять минут. Хопи молча встал на своё место, а злой, взъерошенный и красный словно варёный рак Танини, буркнул под нос, что тоже клянётся никому ничего не говорить, собрал аккуратно обрывки и зло бурча оскорбительные слова в сторону всей расы иудеев, удалился на выход. В шатре после его ухода повисло напряжённое молчание.
Я поднялся с кресла, похрустел шей и раздевшись, лёг в кровать, закрыв глаза. Несмотря на то, что я говорил Хопи, говно во мне конечно кипело. Я был страшно зол на то, что мне плюнули даже не в лицо, а прямо в душу. Ведь я подчеркнул важность этого документа, сделав его даже двуязычным, не говоря уже про то, что старательно не унижал никак собеседников и был очень милым и вежливым царём на этих переговорах, хотя все козыри были у меня на руках при этом. К сожалению, ненависть между египтянами и иудеями была слишком велика, чтобы она пропала вот так сразу и хоть я приложил все силы, чтобы сгладить подписание между нами мирного договора, всё равно, иудеи поступили по-своему. Грудь от гнева, охватившего меня, сильно вздымалась вверх, хотелось ломать и крушить, но я прекрасно понимал, что поспешные решения, особенно принятые под сильными эмоциями, всегда будут хуже, чем те, что приняты на холодную голову. Так что мне следовало успокоиться, хоть это было и весьма тяжело сделать.
Внезапно мои одеяла шевельнулись и к моему телу прижалось обнажённое миниатюрное тело, которое быстро, чтобы я не выкинул его обратно, с силой прижалось к моему. Я сразу ощутил и острые соски, упёршиеся мне в грудь и солёные губы, которые лихорадочно искали мои и упругие бёдра, которые пытались втиснуться между моих ног.
— Ты точно уверена, что девственница? — вся злость, как-то мгновенно стала уходить, когда меня весьма настойчиво хотели одновременно поцеловать и поймать за член.
— Мой царь может с лёгкостью в этом убедиться сам, — прошептали мне на ухо весьма дерзкие слова и снова занялись моими губами.
Раздражение, злость стали уходить на задний план, а лёгкая влюблённость, которую я испытывал к иудейке со дня, когда увидел её лицо впервые, снова проявила себя, только уже сильнее. Тяжело вздохнув, я отдался новой страсти без остатка. Ада всё же оказалась и правда девственницей и похоже тётка не всё правильно говорила мне в своё время про жриц богини Ашеры.
Глава 8
— Господин Танини, а сколько у Его величества Менхеперры жён? — сквозь сон услышал я разговор, происходящий прямо за стеной шатра, где я спал.
— Отстань от меня, отродье Амат, — раздался раздражённый голос в ответ.
— Я ведь уже извинилась за тот укус, господин Танини, — женский голос стал заискивающим, — я очень сильно испугалась, что меня связали и украли из моего шатра.
— Его величество и не то проделывал, — гордо ответил молодой голос.
Повисла пауза.
— Его величество лично проник ночью в наш лагерь? — удивлённо воскликнул голос, принадлежавший Аде.
— Конечно, Его величество величайший воин Египта! Не то что твои трусливые соплеменники! — гордости в голосе парня было реально на весь Египет.
— Хопи, ты слышишь это? — сна у меня не стало ни в одном глазу.
— Да мой царь, — отозвался центурион.
— Выйди, кинь в них обоих чем-то тяжёлым, но не травмоопасным.
Центурион поклонился и через две минуты послышались два шлепка и вскрики боли.