Царь Саул
Шрифт:
— Я понимаю только по-хананейски... — Женщина вытерла лицо тыльной стороной руки и заплакала. — Я не знаю вашего... собачьего языка... — Последние слова рыжеволосой могла разобрать только её подруга Хашиме.
— Добид ушёл к пелиштимцам? — переспросил царь равнодушно. — Это его дело. А душа его в воле бога. Ну, что же ты не пляшешь и не поёшь? — обратился он к сириянке. — Где твой бубен с серебряными колокольцами?
— О, господин, я чувствую такую сильную любовь к тебе, что у меня колотится сердце и кружится голова, — льстиво ответила хитрая Хашиме. — Я не могу словами выразить свои чувства, будто немая. Но они очень сильны и горячи. — Она снова склонилась к ногам царя. Длинные волосы сириянки упали на её накрашенное лицо, скрыв его, как пенистый водопад скрывает под собой красную гранитную скалу.
Саул довольно засмеялся. Абенир махнул музыкантам. Музыка зазвучала громче, и пиршество продолжалось.
2
Приблизился зимний месяц тебеф. Нарождающаяся и убывающая луна, изглоданная чумазыми тучами, мрачно всходила по ночам. А утрами хлестали дожди, свирепели ветры с Великой Зелени. Вместе с морскими ветрами опять явились отряды пеласгов, предпочитавшие воевать в прохладное время года.
Лазутчики доносили: на этот раз пеласгов собралось много. Это не были разноплеменные шайки грабителей. В Ханаан двигались воины главных городов страны Пелиштим — Аккарона и Аскалона. Пеласги даже взяли с собой в поход статую своего бога Дагона — в короне из золота и с длинным веслом вместо копья.
Саул обеспокоился. Он постоянно слал разведчиков в те местности, где расположился лагерь пеласгов. Затем приказал собрать ополчение против исконных врагов, хотя они медлили и как будто выжидали, не решаясь начать стремительное продвижение в земли Эшраэля.
Однажды вечером царь, его старший сын Янахан и брат Абенир, укутавшись шерстяными накидками, отправились на трёх колесницах к пелиштимскому лагерю. Тьма ещё не спустилась. Тучи приглушали багровый закат, делаясь от этого освещения окровавленными и мрачными, словно предвещавшими жестокую битву.
Колесницы въехали на высокий холм. Полководцы долго рассматривали бесконечную россыпь костров, мерцающих вдали между шатрами.
Абенир пытался считать, но сбился. Если на каждый шатёр приходилось примерно десять-пятнадцать воинов, то... в одних местах костры разгорались так ярко, что заметны были силуэты врагов, блестели медью гривастые шлемы, отсвечивали щиты и доспехи. Иногда ветер приносил запах дыма, шум, ржание лошадей. В других местах костры уже потухали. Шатры сливались с мутью наползающей мглы. Да, разведчики правы: войско пеласгов казалось необычайно многочисленным.
Саул безмолвно вглядывался в темнеющую даль, понимая, что положение становится угрожающим.
— С севера пришло ополчение? — спросил Саул Абенира.
— Пока нет никого. Может быть, подойдут какие-нибудь селяне с самодельными копьями, — с кривой усмешкой ответил двоюродный брат. — Но хорошо вооружённые воины не являются.
— Если бы все мужчины от шестнадцати до шестидесяти лет собрались под твоим водительством, отец, и ударили на безбородых, я бы не сомневался в нашей победе, — взволнованно сказал Янахан, стоя рядом с царём и сжимая рукоять меча.
Абенир посмотрел на них сбоку, очень похожих в полумраке: высоких, могучих, с чеканными профилями, — только борода Саула была почти белая, а Янахан прикрыл подбородок густой чёрной порослью не так давно.
Абенир почему-то вздрогнул и потёр переносицу, чтобы отогнать наваждение: и Саул и его старший сын внезапно показались ему мертвенно бледными и будто бы неживыми.
— Дело не только в численности войска, — задумчиво произнёс Саул. — Главное в слаженности и выучке воинов, их смелости, доверии своему вождю. А у нас продолжаются междоусобицы и грызня, как в собачьей стае. Мне так и не удалось добиться послушания старейшин северных колен Эшраэля.
— Надо было повесить хотя бы десятка два этих самодовольных стариков, — заметил сердито Абенир. — А наиболее упрямых посадить на кол.
— Заповеди Моше не разрешают мне поступать так с избранниками народа, с единоверцами, — тихо сказал Саул. — Я и так виновен в смерти священников из Омбы... Поехали обратно. Жаль убивать своих...
— Да чего их жалеть, — возразил непримиримый Абенир. — Вон северные племена в Бет-Эле и Дане открыто поклоняются быку. И ничего, Ягбе их не карает.
Три колесницы, запряжённые сильными лошадьми, скатились с холма. «Цо, цо!» — крикнули возничие, и колесницы помчались к Гибе. «Э-ххо!» — под такие вопли они остановились у Сауловой крепости. Лошади возбуждённо ржали и стучали копытами. Все разошлись, а царь послал Бецера за старым левитом Ашбиэлем.
Саул нетерпеливо его дожидался. Когда левит пришёл, сонно моргая, он сказал старику:
— Надень ефод, Ашбиэль. Приготовь курения, и всё, что тебе понадобится. Может, сжечь жертву? Пусть принесут ягнёнка. Я хочу говорить с богом.
— С богом ты сможешь говорить, если он сам этого захочет, — промолвил старик, не боясь царского гнева. — А насчёт жертвы — остерегись... Ибо сказано: «Не приноси жертву всесожжения на всяком месте, но только там, где указал тебе бог с помощью грозовой молнии. Например, если загорелось дерево на холме или на горе, там можно соорудить алтарь. А если появится кто-нибудь с тёмным ликом и будет превозносить мерзостных духов, какой-то лукавый прорицатель, чародей и воскрешающий мёртвых, то убей его».
— Хорошо, обойдёмся без всесожжения, — угрюмо согласился Саул. — Пошли на восточную башню, она ближе к небу. А может быть, к Эдему [64] , где, наверное, живёт бог.
— Эдем, по мнению мудрецов, находится на север от Ханаана. Он располагается недалеко от Суз, где живут, как говорят, люди развратные и преисполненные пороков. Сказано, райский сад цветёт беспрестанно на высоких, под самый небесный свод, закрытых облаками горах, и место это между истоками великих рек Эпрато и Хидеккеля, а также — менее полноводных рек — Тихоном и Фисоном, — пояснил Ашбиэль.
64
Эдем — «неувядающий сад» — рай; в нём жили до изгнания Адам и Ева.