Царь Саул
Шрифт:
Однако, едва миновало два семидневья, к Добиду примчался на колеснице гонец. Он сообщил, что несколько пелиштимских селений разграбили разбойничьи ватаги гессурцев, обычно кочующих от горы Гермона до пустыни. Они убили всех сопротивлявшихся мужчин. Увезли столько хлеба и имущества, сколько могли поднять их верблюды. Угнали всех овец и коров. Детей, женщин и нескольких взятых в плен юношей грабители связали и забили в деревянные колодки. Гессурцы, так же как соперничающие с ними племена Амалика, гонят пленников к границе Мицраима, чтобы продать в рабство фараоновым чиновникам.
— Сюда уже идут
Скоро подошло двести чернобородых арамеев под командой опытного Хефтара, хорошего стрелка из лука и пращи. Он сказал, что ему поручено находиться в подчинении у Добида.
Не теряя времени, Добид собрал и выстроил в поле воинов — своих и прибывших по приказанию Анхуса.
— Взять пищи и воды на два дня. Остальное мы найдём в гессурском лагере. Точите топоры, мечи и наконечники копий, — коротко объяснил предстоящее дело Добид. — Как только наступит время второй стражи, мы выступаем.
Через сутки воинство с сине-красным флажком (его нёс левит Абитар) достигло мест, где недавно зверствовали гессурцы. Повсюду были видны последствия набега. Сгоревшие гумна с остатками необмолоченного урожая. Почерневшие от огня низенькие небелёные домики, обугленные сады. Раздетые трупы, от которых отбегали сытые псы и взлетали, вытягивая голые шеи, грифы. Кое-где краснели черепки битой глиняной посуды или валялись клочья окровавленной одежды. Подошёл случайно оставшийся в живых печальный старик с измождённым лицом, рассказал подробности.
Добид продолжил поход.
Зифеи-охотники выдвинулись далеко вперёд несколькими разведывательными группами. К следующему рассвету они узнали: выйдя из пределов страны Пелиштим, гессурцы решили разбить лагерь, разобраться с добычей, устроить празднество и моление перед своими баалами.
2
Чёрные шатры из козьей шерсти протянули к чистому небу извилистые дымки. Гессурские женщины готовили пищу после удачного похода и собирались на общее торжество. Повсюду раздавались оживлённые голоса. Суетились мужчины, снимая с верблюдов вьюки. Пробегала стайкой крикливая детвора, весело отнимая друг у друга чужие игрушки. Благословляли смелых и безжалостных молодцов старики. Одобрительно покачивали головами в клетчатых наголовниках. Вспоминали воинственную молодость и свои набеги, приносившие племени скот, невольников, ценные вещи и грозную славу.
В стороне от шатров, под скрипучими повозками сидели связанные пелиштимские женщины. Некоторые прижимали к груди маленьких детей, плакавших от голода и жажды. Их охраняли подростки гессурцев с короткими копьями и длинными ремёнными кнутами. Иногда кто-нибудь из них вытаскивал из-под повозки светловолосую пелиштимскую девушку в изорванной рубашке и кровоточащими мочками ушей от вырванных с мясом серёг. Гессурец волок упирающуюся девушку в сторону, валил на землю и насиловал её под смех и глумливые шутки. На рыдания пленницы никто не обращал внимания. Все испытывали жестокую радость и гордость победителей.
На широкую площадку в центре лагеря вынесли медные изваяния, изображавшие мужчину с длинной бородой, женщину с коровьими рогами и барана, у которого было свирепое человеческое лицо, перепончатые крылья и змеиный хвост. Перед изваяниями поставили золотую курильницу. Подожгли ароматные смолы, разложили дары: бирюзовые бусы, золотые украшения, алебастровые сосуды.
Собралась толпа гессурцев с копьями, луками, короткими кривыми кинжалами. У одних в руках уже сияли полированной медью захваченные у пеласгов щиты и мечи, у других оставались щиты из бычьей кожи, обитые крест-накрест медными полосами. Женщины тоже скопились, будто окаймление площадки, бойко переговариваясь и улыбчиво поглядывая на своих мужей и братьев, героев победоносного набега на безбородых.
Наконец появился вождь племени, человек с густой широкой бородой, в чёрном кидаре и фиолетово-красно-зелёном полосатом халате. Его мускулистые мохнатые руки, обнажённые до локтей, украшали — по пять на каждой — золотые и серебряные браслеты.
— О, Гешшурах! О доблестный! Да живёшь ты бесконечно, благословенный баалами Мим, Зим и Аму! — загалдели гессурцы, вскидывая распростёртые руки.
— О, Гешшурах, о прекрасный и светлый шейх! — взвился над лагерем хор женских голосов. — Да будет счастлива твоя почтенная мать! Да наполнятся плодоносно твои жёны! Да процветут твои дети!
Гешшурах являлся не только шейхом-повелителем, но и главным жрецом. Он что-то прокричал резким голосом, подняв над чёрным кидаром булаву с железным навершием.
Тут же рядом с ним оказался гессурец и затрубил в серебряную трубу, изогнутую, как бараний рог. Звук хрипловатый и печальный, словно не предвещал ничего радостного удачливым воинам и их семьям. Второй гессурец и четверо черноволосых девушек в ярких накидках ударили в бубны и протяжно запели, обращаясь к медным баалам. Вся пёстрая толпа мужчин и женщин подхватила заунывное пение. Через некоторое время гессурцы стали приплясывать и кружиться на месте. А их осанистый вождь воскурил перед баалами, натёртыми воском и ладаном, просмолённые палочки.
Никто из возносящих молитвы гессурцев не подозревал в этот миг, что трое постовых на границе лагеря уже бесшумно зарезаны. Они не догадывались, что неспроста беспокоятся верблюды и шарахаются ослы. Собак, как обычно, в военный лагерь не брали, а потому явление неведомых врагов было для них поражающей до столбняка неожиданностью. Гессурцы полагали, что раз они находятся на земле Эшраэля, враждебные эшраэлитам пелиштимцы не будут преследовать их за жестокий набег.
Вдруг над головами пронеслись стрелы. Одна пронзила трубившего в серебряную трубу, другая ударявшего в бубен. Девушки взвизгнули и упали на землю. Гешшурах недоумевающее оглянулся. Приходя в себя после молитвенного экстаза, гессурцы хлопали трезвеющими глазами.