ЦАРААТ

Усачева Евгения Олеговна

Чего же такого особо тяжёлого было в случае Игоря? Разве его ситуация была сложнее ситуации с Балдуином, или с Миром, или с Ярославом? Нет. Просто особенность её заключалась в том, что Игоря, по сути, мне пришлось упокаивать насильно. Да, вы не ослышались. Иногда встречались такие неупокоенные умруны, которые не хотели упокаиваться! Но лишь оттого, что испытывали сильные страдания и не верили, что им могут помочь. Маялись, как загнанные звери в клетке, не зная иной жизни, не зная, что можно жить, не страдая и не борясь. Игорь, к сожалению, относился к их числу. Он гнал меня. Говорил, чтоб я шла прочь, но я стояла на своём.

Иногда стены комнаты, в которой он находился, напоминали нейросеть. Чёрные провалы были расчерчены белыми светящимися линиями, которые соединялись в общих точках пересечения отрезков. Вся эта непонятная субстанция

постоянно изменялась и пульсировала. И тогда я поняла, что она собой представляла. Комната являлась визуализацией разума Игоря, который объяла тьма. Иными словами, он оказался заперт в темнице собственного разума. Я пыталась достучаться до него, но сделать это было невероятно сложно. Он был агрессивен. Несчастен. Сломлен. Метался по клетке, как дикий зверь. Не видел выхода. Многих трудов мне тогда стоило вернуть его к свету и помочь упокоиться. Когда он, наконец, начал приходить в себя и видеть свет, его агрессия сошла на нет, уступив место горечи и редким слезам. Он радовался, как ребёнок, как несчастный измученный раб, с которого, наконец, сняли кандалы. Он впервые, находясь в мире Посмертия, улыбнулся. И я увидела его настоящую улыбку: такую искреннюю, такую… неверящую, что всё будет хорошо. Так мой подопечный воскрес для новой жизни. Он вышел из комнаты. Я поддерживала его под локоть, как недавно оправившегося от тяжёлой болезни и ещё не до конца окрепшего пациента, и вела по тоннелю к свету. Клетка за нашими спинами растворялась. За нею клубился туман, скрывающий изумрудно-зелёный свежий луг. Впереди моего подопечного ожидали свобода и гармония. Он искренне сказал мне спасибо, долго увещевал, что никогда не забудет того, что я сделала, и что я могу обращаться к нему в любое время, если мне понадобится помощь. Мы расстались хорошими друзьями, и каждый из нас пошёл своей дорогой.

Не знаю, почему мне так ясно вспомнился тот случай, когда Влад начал рассказывать о Маре. Ситуации у двух умрунов были совершенно разными. Я всегда полагалась на свою интуицию, но тогда решила, что воспоминания об Игоре всплыли в моей памяти случайно, и вскоре сосредоточилась на насущных проблемах и заботах. А их было немало. В ведомстве, к которому я принадлежала, прохлаждаться особо не приходилось. При жизни, упокоив достаточное количество умрунов, которые шли один за другим, свободного времени практически не оставалось. После смерти же его стало ещё меньше. После победы над Эвклидисом пришлось долго восстанавливать Анакреон, привлекать новых бойцов в нашу армию, организовывать работу военного обеспечения. Я не знала, для чего всё это делала. Просто интуиция говорила: надо. Создавалось такое ощущение, будто я не уходила с Земли, будто когда-то идеальный, утопичный мир Посмертия пережил свою золотую эру, и отныне всегда будет стоять настороже, опасаясь нового диктатора, нового восстания, новой гражданской войны среди мёртвых. Абсурд, но так оно и было. Мы, руководство Сопротивления, постоянно ожидали удара в спину. Неизвестно от кого и от чего, просто ожидали, и не могли расслабиться. Даже Балдуин, и после своей смерти оставшийся могущественным королём, не мог позволить себе такой роскоши. Он был начеку, мы, его подданные, тоже. Он обладал непревзойдённой интуицией. И она говорила ему, что возможные битвы ещё впереди, и лишь от дипломатических способностей членов руководства Сопротивления будет зависеть, произойдут они на самом деле, либо так и останутся в мире невоплощённых идей.

2

Бывает, что воспоминания водят меня кругами по закоулкам собственной памяти. И я не могу им противиться. Большинство моих воспоминаний очень трагичные, насыщенные чужой и моей болью, событиями, которые показались бы вымыслом любому здравомыслящему человеку, но, тем не менее, они реальны. О большинстве своих бывших подопечных – неупокоенных умрунах – я никогда не вспоминаю. Но вспоминаю постоянно лишь о Балдуине. Возможно, потому, что мы вместе, и я люблю его. Его жизнь: и земная, и посмертная – как у меня на ладони. Иногда мне кажется, что это я её прожила. Она затопила меня до краёв, вытеснила моё «я», все мои убеждения, привычки и установки, стёрла мою личность и черты характера, разрушила до основания мой замок и построила на его месте новый – более мощный, боле крепкий, более ценный и неприступный.

Балдуин долго не мог выздороветь. И дело было не в неупокоенности. Я, как

некромант, сделала всё от меня зависящее, чтоб он смог упокоиться, и болезнь будто бы отступила, но оставила свой страшный отпечаток на его лице. И что бы я ни делала, его невозможно было стереть. Я сразу прошу прощения у своих читателей за недосказанность, ведь ранее в своём повествовании я написала, что когда у Балдуина случился рецидив, и его отправили в лепрозорий, то там он с моей помощью вылечился окончательно. Да, он вылечился, но случилось ещё кое-что на пути его полного исцеления, которое шло очень тяжело и медленно. Мне тогда казалось, что время остановилось. Смотреть на мучения возлюбленного короля было невыносимо. Я плакала, когда он не видел, и уже тогда зная о создателе Тонакатекутли, взывала к нему. Я гневалась и возмущалась по поводу судьбы моего любимого человека. Я выходила в поле и срывалась на крик:

– За что ты обрёк его на такую страшную судьбу? За что он мучился всю свою короткую жизнь и продолжает мучиться после смерти? Неужели тебе недостаточно? Неужели он не заслужил покоя и исцеления? Почему ты так жесток?

Слёзы градом катились по щекам.

– Знаешь, я познакомилась с твоим сыном – Кетцалькоатлем… Так вот, он – не такой, как ты. Он – благодетельный, справедливый, милосердный, а ты… Хотя, может, он просто – не твой сын?

Это было лишним, но я не останавливалась. В своё время перед Моисеем вспыхнул терновый куст, но я даже не предполагала такой возможности, что Тонакатекутли может снизойти до меня и ответить мне. И вдруг в какой-то момент в ответ на мои слова раздался раскат грома, хотя небо оставалось чистым! Я не обратила на него внимания, полагая, что так изменчивая природа мира Посмертия отвечает на моё состояние, ведь в моей душе бушевала буря. Я продолжала брести, куда глаза глядят. Узкая двухколейная дорога уходила вдаль, за горизонт, и терялась в буйных выжженных солнцем травах. В некоторых местах она совсем заросла и приходилось пробираться через колючие заросли бурьяна. Но вдруг я остановилась, как вкопанная, ибо дорогу мне внезапно преградило необычное существо. В первые мгновения я ещё не осознавала, кто находился передо мной, но позже осознание молнией пронзило мой разум, однако падать перед существом на колени я не собиралась, всё ещё находясь в гневе.

Создатель предстал передо мною в антропоморфном облике существа из воды, глаза которого светились как два ярких маленьких вулкана. Синие «воды», составлявшие «тело» Творца, сильно бурлили, передавая его состояние крайней обеспокоенности. Словно в ответ на мои мысли, прозвучал могучий голос в моей голове:

– Он искупил грехи своего народа! Грехи всех предыдущих поколений.

– Это – несправедливо! – тут же закричала я. – Пусть бы они и болели! А он… Он не обязан был за всех них отвечать! Это – просто верх жестокости!

– Я понимаю, именно так тебе и видится всё, что с ним произошло. Но пойми, он – богоизбранный человек, и он должен был исполнить свою миссию, – спокойно продолжал Тонакатекутли, не обращая внимания на мою истерику.

– За что? – из глаз снова брызнули слёзы. – За что? Он же – святой… Он святой человек, слышишь?

– Да, он – святой, Ананке, – подтвердил Создатель.

– И что же теперь? К чему теперь после смерти эти мучения, если он искупил грехи своего народа? Почему ты не даёшь ему исцеления? Помоги ему!

– А я что, по-твоему, делаю?

Я с негодованием взглянула в бесстрастное водяное лицо.

– Я и помогаю ему… Твоими руками. Ибо у меня нет никаких других рук, кроме человеческих, – сказал Тонакатекутли.

– Ничего не получается… – С отчаянием промолвила я и опустила голову.

Создатель молчал пару минут, будто решая, что мне посоветовать.

– Найди Цараат, – наконец, сказал он. – Умоляй её, чтоб она освободила его из своего рабства. Я уверен, она пойдёт тебе навстречу, увидев, как сильно ты его любишь.

Сказать, что я была потрясена словами Тонакатекутли – это не сказать ничего. Хотя, что ещё в этом мире могло меня удивить?

– Цараат? Кто это? – ошеломлённо спросила я.

– Обратись к де Шатильону.

Это были последние слова Создателя. После он бесследно исчез, растворившись в воздухе, а я стояла посреди глухой степи одна и отчаянно оглядывалась по сторонам, желая уловить его мимолётный след. Ведь я же не сошла с ума? Он, действительно, говорил со мной. Он был рядом, настоящий и осязаемый. Кроме того, он упомянул о Цараат. Этого имени или названия я никогда ранее в своей жизни не слышала.