Цареградский оборотень
Шрифт:
Таинственное мерцание, покинув нижний дворец, именовавшийся Халкеем, в мгновение ока достигло верхнего -- Дафнея -- и пронизало дворцовый храм Преображения Господня, где, в этот час испытывая на сердце необъяснимую тоску, василевс Константин молился перед высоким темным крестом, выточенным из ливанского кедра.
Император искренне верил в Господа Иисуса Христа и молил Его уберечь православное царство от бесчисленных врагов, махавших неподалеку кривыми саблями, чтобы испугать западный ветер. Сам он, в отличие от отца, Льва Исавра, не надеялся на свой полководческий дар.
Удивительная теплота на миг прикоснулась к сердцу василевса, и он забылся, затаив дыхание.
Потом василевс осторожно повертел головой, опасаясь, как бы кто не приметил, что его молитва оборвалась на полуслове, а в следующий миг тоска сжала его сердце с удвоенной силой.
Мерцающий вихрь, между тем, уже
Общее замешательство писцов, начавших спозаранку скрипеть тростниковыми перьями, мог засвидетельствовать только один человек, которого звали Филипп Феор. Во дворце он имел весьма высокий чин силенциария, то есть блюстителя тишины,и был одним из трехсот тайных исполнителей личных поручений василевса. На рассвете дня осеннего равноденствия он возвышался над писцами подобно Золотому Константину над городом, ибо писцы сидели, согнувшись под тяжестью еще не написанных ими слов, а он стоял налегке, дожидаясь, пока новый указ василевса не вытечет на свиток пурпурным ручейком. Однако ему повезло с писцом, который трудился с быстротой таракана, обмочившего ножки в чернилах. В то мгновение, когда у всех засверкало в глазах, силенциарий Филипп Феор уже выходил из комнаты со свитком в левой руке, погруженный в тишину своих мыслей.
Он, правда, и сам чуть забылся, переступая через порог, а потом, вздохнув с облегчением, двинулся вдруг не к Кубикулуму императорских печатей,куда поначалу собирался идти, а -- совсем в другую сторону. Он шел в задумчивости по переходам, галереям и лестницам, пока не очутился под сводами южного Триклиния Юстиниана, именно в тех местах, где некогда возгорелись двенадцать свечей, замеченные дьяконом с хоров соседней церкви. Там силенциарий опомнился и с удивлением огляделся по сторонам. Сначала он восстановил в памяти, что дошел до того места, невольно следуя за кем-то одетым в широкий златотканный далматик. Но чем быстрее прояснялась его память, тем быстрее угасало в ней мерцание далматика, которого не могло существовать и в помине.
Силенциарию стало не по себе. Не в силах восстановить ни одной из мыслей, которые нес столь необычным кружным путем, он перекрестился и прошептал короткую охранительную молитву.
Заторопившись, он решил сократить путь и пройти по самым верхним галереям и террасам, примыкавшим к Ипподрому [11] .
Там было царство голубей, устланное пухом и пометом. Там дули ветры, когда внизу стояла тишь. Только в дни больших ристалищ, шумевших на Ипподроме, как бурное море, тучи пернатых покидали дворец и улетали на юг, в Египет, дабы переждать чистку полов и нашествие императорских лучников, бравших под прицел пяти тысяч стрел самые беспокойные ложи.
11
Ипподром (др.-греч. , от — лошадь и — бег, площадь для состязаний в беге) — комплекс сооружений для различных состязаний, в том числе и конных. Строительство Ипподрома было начато римским императором Септимием Севером в 203 году, когда город ещё назывался Византием. В 330—334 годах император Константин, создавая новую столицу, полностью перестраивает Ипподром. После перестройки размер сооружения составлял около 450 метров в длину и 120 метров в ширину, вместимость ипподрома составляла около 100 000 человек. Вход на ипподром был с северной стороны, примерно там, где сейчас установлен Немецкий фонтан. Ипподром украшала знаменитая квадрига, вывезенная в 1204 году в Венецию.
Там-то и пошел Филипп Феор, запахнувшись в шерстяной гиматий [12] , ибо утро было прохладным. Он шел быстро, но очень осторожно, чтобы, во-первых, не пугать птиц и, значит, уже их испугом тревожить слух охранников на нижних галереях, а во-вторых, чтобы не испачкать голубиным пометом свои новые сапоги с носами и задниками, обитыми крокодиловой кожей. На свету идти было просто, а в тени колонн приходилось приглядываться к полу.
Так и шел силенциарий, то сгибаясь в сумраке, то гордо выпрямляясь на свету, пока не замер, застигнутый на полосе сумрака тихим окликом.
12
Гиматий (греч. ткань; накидка) — у древних греков верхняя одежда в виде прямоугольного куска ткани; надевался обычно поверх хитона. В классическую эпоху гиматий представлял собой отрез шерстяной ткани, достигавший 1,7 метра в ширину и 4 метров в длину, задрапированный вокруг фигуры. Наиболее распространённый способ драпировки заключался в следующем: ткань набрасывали со спины на левое плечо так, чтобы она закрывала левую руку и спадала вниз на 1/3 своей длины. Оставшуюся ткань пропускали под правой рукой, прикрывая тело спереди, а затем закидывали конец через левое плечо назад. Ещё более сложный способ драпировки гиматия назывался «ораторским»; при этом под плащом были спрятаны обе руки. По традиции, гиматий должен был спускаться ниже колен, но не доходить до лодыжек. Его никогда ничем не скрепляли, а чтобы он не соскальзывал при движениях, в его край зашивали небольшие свинцовые грузики. О человеке, который слишком бурно жестикулировал во время выступления на агоре или в суде, с насмешкой говорили, что он «подпоясывает свой гиматий». Лишь в эпоху поздней античности гиматий у шеи иногда застегивали фибулой. Гиматий являлся древнегреческой одеждой, использовавшейся на востоке и во времена Византийской империи. Часто встречается на изображениях православных святых.
Древнегреческому гиматию соответствует римский паллий.
Кто-то шепотом, гулко отдавшимся в мраморных пустотах, позвал его по имени.
Холод пробежал по спине Филиппа Феора.
Не разгибаясь, он медленно повернул голову и сначала заметил только белое перышко, медленно опускавшееся на пол поблизости.
Тогда силенциарий разогнул спину на треть, не треть вздохнул и, перекрестившись, прошептал:
– - Господи, спаси и помилуй меня, грешного...
С последним словом молитвы он шагнул на освещенные плиты, уже не заметив, что ставит сапог прямо на свежее голубиное пятно.
– - Филипп!
– - послышался оклик и на свету.
Невольно пряча свиток с указом о конфискациях в тепло, под нижнюю тунику, силенциарий повернулся назад и похолодел уже до самой сердцевины своего на треть разогнутого хребта.
Во мраке боковой галереи стоял некто, кого он легко узнал по силуэту, поскольку этого человека многажды видел и во тьме, и на свету.
Окликнувший двинулся и выступил на светлую полосу.
Тьма и свет сошлись в памяти силенциария. Теперь перед ним въяве стоял тот, о ком во дворце было накоплено очень много самых разных сведений, и кто именно по избытку этих сведений сам, во плоти и крови, никоим образом не мог оказаться во дворце.
Первая и самая давняя весть, принесенная во дворец василевсу Филиппом Феором, гласила, что этого человека захватили на левом берегу Данапра сурожские угры и то ли продали в рабство хазарам, то ли принесли в жертву своим идолам.
По более поздним сведениям, этого человека, когда он вернулся домой, не признали за своего сородичи, славяне-северцы [13] , и убили осиновым копьем без наконечника, как всегда поступают с переметным покойником, способным внезапно появляться под разными личинами.
13
Северцы (греч. ) — славянское племя, проживавшее в VII веке на землях к югу от нижнего Дуная. Северцы переселились на Дунай в начале VII века, после поражения византийского императора Маврикия от славян в 602 году. До этого здесь уже проживали славяне, поселившиеся на Балканах в V-VI веках. Название племени может указывать на связь с восточнославянским племенем Северян.
Сведения тянулись из дальних земель, не иссякая, вплоть до самых последних дней. Ныне тому, кого ясно видел силенциарий на самых верхах царского дворца, полагалось бродить оборотнем-волкодлаком в глухих северных лесах, пугая всякие варварские племена.
Так или иначе этому человеку н е п о л а г а л о с ь быть живым.
– - Филипп, ты бледен, как мертвец,-- между тем, изрек он с улыбкой, какая бывает только у самых живых.
Давно похолодевший силенциарий нашел в себе силы еще раз перекреститься и, пошевелив губами, немо произнес имя...