Царев город
Шрифт:
Кори, Топкаева сына, похоронили по православному обычаю. Это был первый похоронный обряд в новом деревянном храме. Провожать в последний путь сына лужавуя, погибшего в ратном деле, пришли не только жители лу-жая, но и стрельцы. Ешка сказал прочувствованное последнее слово, певчие пропели «со святыми упокой». Потом гроб поставили на сани и повезли за город, на Шугатлу— место захоронения умерших рода Топкая. Впереди гроба шли стрельцы с пищалями на плечах. Над могильным холмом поставили крест — первый на этом кладбище знак вечной памяти рабу божьему Григорию.
Топкая вели с кладбища под руки Илья и Андрей, мать Кори шла с Айвикой и Палатой.
Айвика не плакала. Не потому, что ей не жаль было друга детства, а оттого, что она
— Если этот кудрявый еще раз подойдет к тебе, я ему клюв почищу.
Слёзы пришли после поминок. Айвика возвратилась в кудо немного пьяная, долго сидела на нарах и глядела на дверь. Но над крышей гудел ветер, и никто не трогал деревянную задвижку двери, и только тогда Айвика поняла— не придет в ее жилище Кори никогда. Она упала на медвежью шкуру, разостланную на нарах, слезы полились ручьем. А за окошком бесновалась последняя в эту зиму пурга, заунывно выл ветер в застрехах, словно оплакивал потерю человека, ушедшего так рано из жизни.
Мертвые уходят, а живые остаются. Жизнь нового города катилась все так же стремительно. Ватажники выво* зили из леса срубы, ставили их на мох: возникали избы, на землю садился хозяин. Отстраивалась зареченская слободка. Туда переходили на жилье дьяки, подьячие и прочий служилый люд. Отцу Иоахиму плотники любовно отгрохали за храмом хоромы окнами на Кокшагу. Хоромы многокомнатные, светлые, просторные. Прежнюю избу отдали Андрейке с Настей. Дело насчет женитьбы уже решилось, на масленицу было намечено играть свадьбу.
Отец Иоахим заторопился в Москву: хотелось, пока не обрушились дороги, обернуться в оба конца. Собирали его в поход всем городом. Особенно старались Илья и ватажники. Сани — подарок покойного царя — кузнец по полозу обил железными полосами. На дровни поставили крытый утепленный возок с дверцей. Внутри обили кожей, накидали туда звериных шкур для мягкости — возок вышел не хуже архиерейского. Князь Ноготков не поскупился, выделил пару лошадей в корень и пару в запас. Трех стрельцов для охраны: один будет скакать впереди, двое сзади. Звяга Воейков кусал губы. Как бы хорошо сгонять с Ешкой в Москву, да рана не дает. Полоснули его саблей в минулом бою, не только в дорогу ехать, а ни встать, ни сесть. Попал он в руки Айвики, лечит она его по-своему, у нее не вырвешься. Люди Топкая принесли к возку гору лисьих и беличьих шкур — подарок митрополиту, царю с царицей.
В один из дней Ешка, благословясь, выехал в дальнюю дорогу...
II
Как ни ходко гнали стрельцы санный поезд, а приехали в столицу только на двенадцатый день. Москва, как всегда, встретила Ешку звоном колоколов, уличной суетой, шумом на площадях.
Москва, судя по храмам, была все та же, что и раньше. И в будни, и в праздники около церквей толпился народ, нищие лезли на паперти храмов, ловили прихожан за шуб. ные рукава, клянчили милостыню. Брякая веригами, ползли юродивые, несмотря на холод обнажившие свое уродство, открытые раны, выпрашивали копеечку. Однако было и новое — на папертях кроме прихожан торчали стрельцы с бердышами, всюду шныряли приставы с бляхами на ремнях и с саблями на боку.
Ешка еще в пути удумал с шиком подкатить к митрополичьему двору, показать святым отцам, что не.какой-нибудь попишко приехал, а настоятель Царева города.
У Хмельного оврага поезд остановился, стрельцы приосанились, заломили шапки, Ешка одел беличью шубу, возок очистили от снега и покатили. У митрополичьего двора в воротах встретили их вооруженные монахи, загородили путь. Ешка вышел из возка, распахнул беличью шубу, важно подошел к стражу.
— Кто естмь и куда? — спросил страж.
— Настоятель храма новегорода на Кокшаге. Надобно к патриарху.
— Повременить придется, отче. Не до тебя ныне. У преосвященного на дворе патриарх византийский Иеремия.
— Ого! — Ешка зачесал в затылке. — И надолго?
— Думаю, надолго. Скажи, где тебя искать, ежли понадобишься?
— Ищи на Якиманке, в доме Звяги Воейкова. Буду там, — и полез снова в возок. Он знал, что сестра Звяги после пожара жила в его доме.
Сестру Звяги звали Дарьей, племянницу — Ольгой. После пожара она, как бедная невеста, оказалась без женихов и считалась старой девой. Ей шел двадцать пятый год, надежд на замужество не было никаких, и Ольга готовилась к пострижению в монастырь. Умная и богомольная, она ходила по монастырям и храмам, в делах православной церкви разбиралась хорошо. Ешке это было шибко на руку. Он передал Дарье повеление'брата продавать дом и готовиться в путь, а сам вцепился в Ольгу:
— Ты, девка, думы про монашество кинь прочь — в царевом городе мы тебе найдем жениха, каких в Москве и не бывало. А пока расскажи мне, что. в православной церкви происходит?
— Ныне в Москве третий Рим хотят сделать, — просто сказала Ольга.
— Как это... Рим?
— Патриаршество сюда хотят перенести.
— Вона как! А Царьград куда же?
— Там турки. И вселенскому патриаршеству там быть -неуместно.
— Рассказывай далее.
Из разговоров с Ольгой Ешка узнал многое. Он и сам знал, что давным давно, еще при папе римском Евгении, церковь разделилась на две веры — на латинскую и греческую. Православное патриаршество воссело на престол в Константинополе, и возник как бы второй Рим. Это был могучий церковный престол, которому подчинялась и рус ская церковь. Но в нынешнее время при турках патриаршество захирело совсем, и Иеремия приехал хлопотать о переводе центра вселенской православной веры в Москву. Царь Федор согласился посадить патриарха во святом граде Владимире, но Иеремия просился на престол в Москву, чтобы быть рядом с царем. А это означало—митрополит Иов будет отодвинут на второй план, а то и совсем потеряет значимость главы русской церкви. Годунов с этим согласиться не мог, терять беспредельно преданного ему Иова не хотелось. Спорили, судили-рядили полгода. В этих спорах Годунов утвердился в новых планах: хилое византийское патриаршество порушить, избрать на новое вселенское правление митрополита Иова и таким образом сделать Москву третьим Римом, властительницей всех православных церквей. Это сулило Руси, царскому престолу и самому Годунову великие выгоды. На Иеремию стали давить всеми возможными средствами: деньгами, страхом и упорными уговорами. Ему дали понять — пока он не согласится, его не выпустят из Москвы. Патриарх долго не
соглашался, но когда ему предложили шесть тысяч золотом, не устоял. Было решено патриаршество ставить на Москве, выделить для выбора трех митрополитов: московского Иова, новгородского Александра и ростовского Вар. лаама. Боярская Москва раскололась на три партии. Кому-то был выгоден Варлаам, кому-то Александр, а Годунов все делал для того, чтобы патриархом стал Иов. Вот почему в городе и около всех церквей торчали стрельцы. Выборы, как узнал Ешка от Ольги, намечались на 28 января, то есть ровно через пять дней.
Весь январь в том году был холодом лют, но в день избрания патриарха резко потеплело, и это сочли божьим предзнаменованием. К полудню стало известно: москов
ским патриархом избран митрополит Иов. Эта весть с быстротой молнии распространилась по столице, церковь всех людей призывала на крестный ход. Отец Иоахим немедленно собрался и в сопровождении стрельцов вышел к Кремлю, к Фроловским воротам.
Около моста через ров — толпа людей, не протиснуться, Ешка не зря взял стрельцов, те, орудуя черенками бердышей, пробили проход к передним рядам, и Ешка пристроился около какого-то боярина. Тот толкнул было Ешку локтем, хотел ругнуться, но, увидев дорогую беличью шубу, замолк. Рядом с боярином стоял подросток, он перекрестился и произнес: