Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка
Шрифт:
– Береженого Бог бережет.
На следующий день мы проснулись рано, сна не было ни в одном глазу, да еще блохи совсем распоясались от тепла и злобно кусали. После легкого завтрака я посмотрел девочку, отек на лице спадал, все было хорошо, и швы через пару дней можно было спокойно снять. Радостная мать не знала, что мне предложить и куда меня усадить.
Когда совсем рассвело, со стороны Торжка послышался конский топот, и в деревню на рысях влетело человек сорок конных воинов, к моему удивлению, возглавлял их сам воевода. Он спешился и подошел ко мне:
– Вот,
Воевода улыбнулся одними губами:
– Да уж, лучше по таким поводам не встречаться. Ну где там ваш купец, который видоком был, будите его, с нами пойдет.
Но в доме вдруг заголосили, и с воплем:
– Ой убили, ой убили! – выскочила простоволосая женщина.
– Ну, кого там опять убили? – пробурчал воевода и, звеня доспехами, тяжело пошел внутрь.
Когда я через его плечо заглянул в комнату, увидел, что на кроватях лежат мертвые возчики с перерезанным горлом, а у купца в груди торчит рукоятка ножа.
Воевода обернулся и тяжелым взглядом, от которого мне стало не по себе, обвел окружающих.
Хозяин постоялого двора вместе с женой рухнул на колени и закричал:
– Не вели казнить, невиноватые мы, ничего про это не ведали.
Воевода обернулся к сопровождающим:
– Всех, кто здесь есть, под замок. Охрану оставить, если кто уйдет, шкуру спущу, а сейчас едем к месту побоища.
Я побежал седлать коня и на ходу рассказал Поликарпу Кузьмичу о словах купца. Воевода внезапно остановился:
– Вот оно как дело-то двинулось. Видать, мои цедулки кто-то перехватывал. Недосуг сейчас про это говорить, надо ехать, потом с тобой об этих делах побеседуем. Хорошо, что сам сегодня решил поехать косточки поразмять, вот тебе и поразмял.
Я вскочил в седло, и мы по накатанной возами дороге понеслись вперед.
Через полтора часа подъехали к месту засады. Если бы мы не были предупреждены, ни за что бы не догадались, что здесь вчера ограбили купеческий обоз. Поваленные деревья, за которыми, по-видимому, стояли стрелявшие, кто-то растащил по сторонам. Снег был разметен так, что закрывал все следы и кровь. Лишь борозды от саней, ведущие в сторону ближайшей речки, объясняли все. Когда мы вышли на лед, обнаружили небольшую, уже замерзшую прорубь и багор, которым, по-видимому, заталкивали трупы, а может, и живых людей под лед. А следы обоза спокойно уходили вдаль по тракту.
Мы еще немного покрутились вокруг, пытаясь найти хоть что-нибудь, указывающее, кто нападал, но тщетно. Разбили бердышами прорубь, попытались веревкой с крюком от багра подцепить трупы, но течение в реке было сильным и, по-видимому, утопленников унесло ниже. Воевода отправил десять человек по следам обоза с наказом по возможности проверить его путь, а остальные повернули назад. Ехали молча, все устали, замерзли, я также немного продрог и с нетерпением ждал возвращения на постоялый двор. В голове бродили всякие мысли. Я вспомнил подозрительную троицу, сидевшую за столом, непонятную рану дочки хозяина и по пути рассказал обо всем воеводе. Тот на ходу покрутил длинный ус и сказал:
– Приедем, будем разбираться.
Когда приехали, все было тихо, все
Я же тем временем подошел к Лизке, которая все еще лежала в постели, но уже вполне пришла в себя и боязливо стреляла по сторонам глазами. Правая щека у нее еще была неподвижной, но говорить она, хоть и с трудом, могла.
Усевшись напротив нее, сказал:
– Лизавета, я знаю, что случилось, давай рассказывай всю правду.
Та, глянув на меня, зарделась как маков цвет и, опустив глаза, начала рассказывать:
– Вы же видели, Данила Прохорович, напротив вас сидели три мужика. Главный, они его Фрол называли, на меня вообще не смотрел, а вот Яшка, который моложе, все на сеновал звал. А когда он монету серебряную показал, я и пошла с ним. А когда мы зашли в сенник, он мне уд свой вонючий в рот запихал, я испугалась и укусила его. Больно, он даже закричал. Так он нож свой выхватил, по лицу мне полоснул и сказал: если хоть кому вякну, они всех убьют, вот я тятеньке и соврала, что о серп порезалась.
– А как третьего звали, они при тебе говорили?
– Нет, не знаю я, не слышала, Данила Прохорович. А вы тятеньке моему не рассказывайте, а то он меня вожжами запорет, не расскажете ведь?
– Не расскажу, не расскажу, спи себе, – пообещал я и ушел.
Разборка между тем шла полным ходом. Слышался рев Поликарпа Кузьмича, затем кого-то били, потом кто-то заплакал, послышались женские крики, но потихоньку все затихло, всех отпустили, а за столом остался сидеть воевода со своим помощником Петром. На столе виднелась корчага с медовухой, и они усиленно ею наливались. Перед ними стоял хозяин с огромным синяком под глазом и внимательно слушал, что ему говорили.
Я подошел к начальству и, дождавшись ухода хозяина, попросил разрешения рассказать все, что узнал от Лизы. Они уже узнали о присутствии в трактире трех неизвестных, но вот имен назвать никто не мог, и мои сведения оказались кстати.
– Слушай, Данила, а как до тебя дошло, что девка врет? – спросил воевода.
– Так, Поликарп Кузьмич, серп же с зубчиками, рана у нее должна была быть рваная, как если бы пилой пилили, а тут чем-то очень острым разрезано. Я, когда еще зашивал, на это внимание обратил, только кто же знал, что дальше все так обернется? И похоже, что тать-то леворукий был, от удара левой рукой такие раны получаются.
– Да уж, давно на вверенной мне земле такого не происходило, эх, государь меня за это дело не пожалует! – И воевода в расстройстве швырнул латную рукавицу на пол. – Кровь из носу, а этих татей надо разыскать и на березах развесить! Понимаешь, Данила, дело тут такое получается… пойдем-ка к тебе, потолкуем…
Мы прошли ко мне в пристройку, выставили Антоху охранником, и воевода начал обстоятельно знакомить меня с ситуацией, сложившейся в результате моего появления.
Рассказывал Поликарп Кузьмич долго, обстоятельно, членов рода перечислял до Рюрика, но вкратце выходило у него следующее: