Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка
Шрифт:
– Сергий Аникитович, к прискорбию моему, до сих пор не имел удовольствия познакомиться с тобой, так вот, сегодня выбрал время и зашел посмотреть, как ты тут устроился.
И он с неподдельным интересом уставился на полки, которые были заполнены аккуратными папками из тонкой кожи, на которых темнели приклеенные инвентарные номера.
Дьяк не выдержал и вместо того, чтобы завести разговор по интересующей его теме, начал меня допрашивать, как я нахожу нужные документы. Когда он заметил мой каталог карточек, стоящих по алфавиту, и увидел, как я в несколько минут вытащил
Еще бы, вместо того чтобы разматывать многометровый свиток бумаги, накрученный на березовую палочку, я всего лишь выбрал по каталогу нужную карточку и, узнав номер, взял с полки папку.
Заинтересовался он и канцелярским клеем, которого после неудачи с производством силикона у меня было завались, я и принес в приказ полведра. Хорошо, что дьяк еще не видел нескольких металлических перьев, которые Кузьма сделал по моей просьбе. Я не приносил их потому, что они не были еще доведены до ума, писали очень плохо и рвали бумагу. Но я надеялся, что в конце концов смогу писать настоящими перьями и не присыпать письма песком, а промокать промокательной бумагой, сделанной у меня в вотчине.
Оправившись от удивления, дьяк все-таки приступил к основной части своего визита:
– Сергий Аникитович, у меня ныне праздник небольшой, так вот, собираю я гостей – друзей своих, ну и по государевой службе тех, кто рядом со мной дело государево блюдет. Ты у нас человек новый, но уже известный, к государю близок. Окажи мне честь, посети сегодня мой дом. Много будет народу, не пожалеешь.
У меня в голове зазвенел звоночек.
Неужели вчерашняя моя беседа с государем уже известна? А что тут удивительного, одни, что ли, стояли? Стукачей, как известно, хватает везде.
Так, значит, будут меня расспрашивать и мое мнение о текущем моменте выяснять. Не хотят иметь коллеги в своих рядах темную лошадку.
Ну что же, формально повода отказаться от приглашения у меня не было.
– Андрей Яковлевич, благодарю за приглашение. Обязательно приеду, меня, собственно, кроме тебя, никто еще не приглашал.
Тот еще раз посмотрел на меня своими умными выразительными глазами.
– А я вот думаю, что именно тебя мне и надо пригласить, хотелось бы обсудить некоторые вопросы, ты ведь лекарь теперь известный, от многих болезней лечение знаешь. Может, и подскажешь что-то. Так что сегодня вечером – добро пожаловать на пир.
Подворье у Щелкалова было богатое. Холопы и вся челядь хорошо одеты. У высокого забора стояли коновязи, где прибывшие гости оставляли своих коней. Для охраны был предоставлен флигель, в котором также накрыли стол. Кошкаров, который на этот раз даже слушать не хотел разговоров о том, что может остаться дома, стрелял глазами по сторонам, как коршун, – весь был на нервах.
Еще в усадьбе он мне почти кричал:
– Сергий Аникитович, зачем согласился, не отравят, так зарежут!
В ответ на это я ему успокаивающе говорил:
– Борис, ну рассуди сам, зачем меня для этого в гости звать? Иоанн Васильевич так просто не заметит, что его лекаря в
Но Кошкаров взял сегодня для сопровождения десять человек, все в панцирях и вооружены до зубов.
Впрочем, и остальных гостей сопровождало не меньшее количество охраны.
К моему удивлению, гостей оказалось немного, я-то думал, что будет хотя бы человек двадцать-тридцать, а приехало всего восемь.
Все мы уже оказались знакомы по думе, так что представлять никого не надо было. Мы раскланивались и вежливо улыбались в бороды. Моя бородка была, к сожалению, самой маленькой.
Вскоре хозяин попросил всех к столу. Я не очень представлял, где должен сидеть, но, похоже, меня не обидели. Сидел я четвертым от хозяина, между нами посадили двух братьев, князей Андрея и Дмитрия Шуйских. С другой стороны от хозяина сидел Иван Шуйский, наместник псковский, сейчас якобы по каким-то делам пребывавший в Москве. За ним – два посольских дьяка, а рядом со мной пристроился брат хозяина Василий.
Андрей Яковлевич длинно и туманно, как все дипломаты, сообщил, по какой причине собрались. По какой, я так и не понял. После этого начался пир, было несколько перемен блюд, кормили как на убой. Пили мы пока меды. Как обычно на таких сборищах, вначале все сидели молча, пили-ели, но по мере выпитого языки начинали развязываться, а когда хозяин предложил мне попробовать аглицкий напиток, якобы подаренный ему послом, я понял – сейчас меня хотят напоить, чтобы наглый юнец, у которого и бороды почти нет, рассказал все, чему его учит Хворостинин, ну, может быть, еще и Лопухин. Потому что кто еще мог надоумить Щепотнева свалить такой могучий род Бельских? И главное, не планируется ли такое же мероприятие с Шуйскими? И действительно, вскоре последовали осторожные вопросы о моей жизни, интересовались, как я устроился в Москве, жалели, что нелюдимо живу, редко езжу по гостям, даже к своим родственникам по жене Лопухиным редко заезжаю. Интересовались, часто ли ко мне приезжает Хворостинин.
Бояре не знали, что молодой парень, который сидит с ними за столом, на самом деле старше многих из них и за время работы в медицинских учреждениях прошел такую школу злословия, что может дать в этом фору любому.
Поэтому, когда я начал валять дурака, они этого даже не поняли – с напряженными лицами слушали мои якобы пьяные высказывания.
По-моему, я с честью выдержал это испытание. К сожалению, через какое-то время это понял и Андрей Яковлевич, он был умен, и до него вскоре дошло, что тут что-то не так.
К его чести, в разговоре со мной он сразу перешел на более понятный язык. Дурацкие расспросы закончились.
Я так же обтекаемо попытался объяснить, что всем обязан государю и буду делать все, что от меня зависит, чтобы сохранить его здоровье и здоровье всей его семьи. Влезать в какие-либо группировки не собираюсь. На практически прямой вопрос Ивана Шуйского, кто надоумил меня говорить с царем о необходимости морского порта, нахально ответил, что сам не дурак и понимаю, какие возможности этот порт может дать Российскому царству.