Царевна Льдинка. Рождественские сказки русских и зарубежных христианских писателей
Шрифт:
– В высшей степени жалкая история! Не знаете ли вы чего-нибудь про жир или сальные свечки? Про кладовую?
– Нет! – ответило дерево.
– Так счастливо оставаться! – сказали крысы и ушли.
Мышата тоже разбежались, и ель вздохнула:
– А ведь славно было, когда эти резвые мышата сидели вокруг меня и слушали мои рассказы! Теперь и этому конец… Но уж теперь я не упущу своего, порадуюсь хорошенько, когда наконец снова выйду на белый свет!
Не так-то скоро это случилось!
Однажды утром явились люди прибрать чердак. Ящики были вытащены, а за ними и ель. Сначала её довольно
«Ну, теперь для меня начнётся новая жизнь!» – подумала ёлка.
Вот на неё повеяло свежим воздухом, блеснул луч солнца – ель очутилась на дворе. Всё это произошло так быстро, вокруг было столько нового и интересного для неё, что она не успела и поглядеть на самоё себя. Двор примыкал к саду; в саду всё зеленело и цвело. Через изгородь перевешивались свежие благоухающие розы, липы были покрыты цветом, ласточки летали взад и вперёд и щебетали:
– Квир-вир-вит! Мой муж вернулся! Но это не относилось к ели.
– Теперь я заживу! – радовалась она и расправляла свои ветви. Ах, как они поблёкли и пожелтели!
Дерево лежало в углу двора, в крапиве и сорной траве; на верхушке его всё ещё сияла золотая звезда.
Во дворе весело играли те самые ребятишки, что прыгали и плясали вокруг разубранной ёлки в сочельник. Самый младший увидел звезду и сорвал её.
– Поглядите-ка, что осталось на этой гадкой, старой ёлке! – крикнул он и наступил на её ветви; ветви захрустели.
Ель посмотрела на молодую, цветущую жизнь вокруг, потом поглядела на самоё себя и пожелала вернуться в свой тёмный угол на чердак. Вспомнились ей и молодость, и лес, и весёлый сочельник, и мышата, радостно слушавшие сказку про Клумпе-Думпе…
– Всё прошло, прошло! – сказала бедная ёлка. – И хоть бы я радовалась, пока было время! А теперь… всё прошло, прошло!
Пришёл слуга и изрубил ёлку в куски, – вышла целая связка растопок. Как жарко запылали они под большим котлом! Дерево глубоко-глубоко вздыхало, и эти вздохи были похожи на слабые выстрелы. Прибежали дети, уселись перед огнём и встречали каждый выстрел весёлым «пиф! паф!». А ель, испуская тяжёлые вздохи, вспоминала ясные летние дни и звёздные зимние ночи в лесу, весёлый сочельник и сказку про Клумпе-Думпе, единственную слышанную ею сказку!.. Так она вся и сгорела.
Мальчики опять играли во дворе; у младшего на груди сияла та самая золотая звезда, которая украшала ёлку в счастливейший вечер её жизни. Теперь он прошёл, канул в вечность, ёлке тоже пришёл конец, а с нею и нашей истории. Конец, конец! Всё на свете имеет свой конец!
Ханс Кристиан Андерсен
Снеговик
– Так и хрустит во мне! Славный морозец! – сказал снеговик. – Ветер-то, ветер-то так и кусает! Просто любо! А ты что таращишься, пучеглазое? – Это он про солнце говорил, которое как раз заходило. – Впрочем,
Вместо глаз у него торчали два осколка кровельной черепицы, вместо рта красовался обломок старых граблей; значит, он был и с зубами.
На свет он появился под радостные «ура» мальчишек, под звон бубенчиков, скрип полозьев и щёлканье извозчичьих кнутов.
Солнце зашло, и на голубое небо выплыла луна, полная, ясная!
– Ишь, с другой стороны ползёт! – сказал снеговик. Он думал, что это опять солнце показалось. – Я всё-таки отучил его пялить на меня глаза! Пусть себе висит и светит потихоньку, чтобы мне было видно себя!.. Ах, как бы мне ухитриться как-нибудь сдвинуться! Так бы и побежал туда на лёд покататься, как давеча мальчишки! Беда – не могу сдвинуться с места!
– Вон! Вон! – залаял старый цепной пёс; он немножко охрип – ведь когда-то он был комнатною собачкой и лежал у печки. – Солнце выучит тебя двигаться! Я видел, что было в прошлом году с таким, как ты, и в позапрошлом тоже! Вон! Вон! Все убрались вон!
– О чём ты толкуешь, дружище? – сказал снеговик. – Вон та пучеглазая выучит меня двигаться? – Снеговик говорил про луну. – Она сама-то удрала от меня давеча; я так пристально посмотрел на неё в упор! А теперь вон опять выползла с другой стороны!
– Много ты мыслишь! – сказал цепной пёс. – Ну да, ведь тебя только что вылепили! Та, что глядит теперь, – луна, а то, что ушло, – солнце; оно опять вернётся завтра. Уж оно подвинет тебя – прямо в канаву! Погода переменится! Я чую – левая нога заныла! Переменится, переменится!
– Не пойму я тебя что-то! – сказал снеговик. – А сдаётся, ты сулишь мне недоброе! То красноглазое, что зовут солнцем, тоже мне не друг, я уж чую!
– Вон! Вон! – пролаяла цепная собака, три раза повернувшись вокруг самой себя, и улеглась в своей конуре спать.
Погода и в самом деле переменилась. К утру вся окрестность была окутана густым, тягучим туманом; потом подул резкий, леденящий ветер и затрещал мороз. А что за красота, когда взошло солнышко!
Деревья и кусты в саду стояли все покрытые инеем, точно лес из белых кораллов! Все ветви словно оделись блестящими белыми цветочками! Мельчайшие разветвления, которых летом и не видно из-за густой листвы, теперь ясно вырисовывались тончайшим кружевным узором ослепительной белизны; от каждой ветви как будто лилось сияние! Плакучая берёза, колеблемая ветром, казалось, ожила; длинные ветви её с пушистою бахромой тихо шевелились – точь-в-точь как летом! Вот было великолепие! Встало солнышко… Ах, как всё вдруг засверкало и загорелось крошечными, ослепительно-белыми огоньками! Всё было точно осыпано алмазною пылью, а на снегу переливались крупные бриллианты!
– Что за прелесть! – сказала молодая девушка, вышедшая в сад с молодым человеком. Они остановились как раз возле снеговика и смотрели на сверкающие деревья. – Летом такого великолепия не увидишь! – сказала она, вся сияя от удовольствия.
– И такого молодца тоже! – сказал молодой человек, указывая на снеговика. – Он бесподобен!
Молодая девушка засмеялась, кивнула головкой снеговику и пустилась с молодым человеком по снегу вприпрыжку, у них под ногами так и захрустело, точно они бежали по крахмалу.