Царевна-лягушка для герпетолога
Шрифт:
Царицы жили в трех соединенных крытыми галереями теремах, напоминавших одновременно и шедевры деревянного зодчества вроде Кижского погоста, и вычурные декорации к сказкам. Разве что построены были не просто добротно, а в прямом смысле на века. Проложенные плотными жгутами мха нижние венцы срубов поражали своими размерами. Иван, который прикинул, что за деревья пошли на постройку и сколько до этого простояли в лесу, только присвистнул.
— Да это же реликтовые метасеквойи, как в провинции Хубей! Им по нескольку тысяч лет.
— И срублены в миоцен-плиоцене или даже меловом периоде, — кивнул Лева. — Во всяком случае, эти
Трудно сказать, какой архитектурный стиль преобладал в Аркаиме, но богатством отделки и причудливостью резьбы терема цариц могли поспорить не с пирамидами, а скорее с древнеиндийскими храмами. При этом я отмечала привычные славянские знаки и символы верхнего и нижнего миров вроде оленьих рогов на коньке, полотенца с солнцем в зените или волнообразного орнамента по отливам.
В отделке терема младшей царицы преобладала рыжая медь, прекрасно сочетавшаяся со всеми оттенками зеленого. Средняя, украсившая высокий шатер то ли серебром, то ли осиновым лемехом, предпочитала сдержанные и холодные оттенки голубого и синего. Терем владычицы Золотого царства сиял всеми цветами золота и багрянца, точно небо на рассвете. И только массивные сени, в которые мы поднялись с нарядного крыльца, и примыкающие к ним соборная палата и тронный зал включали в отделке все цвета.
Я пожалела, что не вняла щедрому предложению Кочемасовой Аглаи или не захватила с собой хотя бы маленькое черное платье, которое, в отличие от концертных костюмов, много места не занимало и почти не мялось. Среди окружающего нас великолепия мы в наших посконных рубахах, кое-как сочетавшихся с джинсами и ветровками, выглядели сущими замухрышками. С другой стороны, мы не знали, какие условия поставят перед нами царицы. Все-таки, в отличие от послов Аркаима, которые прибыли следом за нами и отправились отдыхать в гостевую палату, мы отвечали не за город, а только за самих себя. А вдруг нас прямо сейчас пропустят через Калинов мост?
Увы, эта мечта оказалась, конечно, несбыточной. А вот по поводу скромности наших походных нарядов я переживала зря. Я уж не знаю, какую иллюзию наложили на нас царицы, но, переступив двери заполненной боярами соборной палаты, едва не запуталась в ставшем внезапно длинным подоле.
Подбирая в складки жесткую золотую парчу косоклинного сарафана, пышности которого позавидовали бы не только модницы Усть-Цильмы, но и богатые торопецкие купчихи, я увидела чуть загнутый носок сафьянового сапожка. Кумачовая шелковая рубаха с парчовыми ластовицами застегивалась на рукавах и по вороту жемчужными застежками. Скромный венчик преобразовался в украшенную каменьями коруну, в косе заблестела атласная лента. При ходьбе тихонько позванивали лежавшие в несколько рядов на груди ожерелья и спускавшиеся с венца до плеч жемчужные рясны. А вытканные золотом на душегрее райские птицы, казалось, сейчас взлетят и заведут сладкоголосую песню. Я пожалела, что в палате нет зеркал. Впрочем, и думские бояре, и Лева с Иваном смотрели на меня с нескрываемым восхищением.
Облик моих спутников тоже переменился. Сейчас оба выглядели, точно сошли с полотен Васнецова или Маковского. При виде Ивана, облаченного в подпоясанный шелковым кушаком богато расшитый жемчугом багряный парчовый кафтан, атласную рубаху и порты, осторожно вышагивающего в сафьяновых сапогах с загнутыми носками, я едва не прослезилась. Украдкой поправив растрепавшиеся
Облачение Левы тоже сделалось иным. Более богатым и причудливым. Так, вероятно, могли бы одеваться во времена Московского княжества и первых Романовых волхвы, если бы Русь еще за пятьсот лет до этого не приняла христианство. Медвежья безрукавка преобразовалась в плащ из цельной шкуры с капюшоном, сделанным из головы зверя с горящими рубиновыми глазами, скрепленный на груди превращенными в золотые застежки когтями. Долгополое атласное облачение украшали вытканные по вороту золотом, а по подолу серебром знаки верхнего и нижнего мира. В правой руке Лева держал резной посох. От его приосанившейся фигуры исходило ощущение силы, присущей лишь избраннику богов, подчинившему во всех мирах могущественных духов. Ай да Левушка, ай да Лель.
Впрочем, сам он до конца не верил, что такого удела достоин. Да и Иван в необычном костюме чувствовал себя неловко.
— Это что за балаган? — вполголоса выругался он, в очередной раз зацепившись при ходьбе об пол загнутым носком. — А нам нашу нормальную одежду потом вернут? Или так и придется в этом недоразумении ползти через ледник и пробираться по тропам Нави?
Мы с Левой переглянулись, вспоминая сценографию Бакста к Фокинской постановке «Жар-Птицы». Хорошо, что царевич там не выполнял элементов сложнее поддержек.
— В Навь еще надо попасть, — смущенно ощупывая когти-застежки, напомнил Лева.
— Да если нас туда пропустят, я босиком пойду, — решительно сдвинул брови Иван.
— Зачем живые нарушают покой мертвых?
Я не уверена, что этот вопрос сидящие на трех тронах царицы именно произнесли, а не транслировали мысленно. Во всяком случае, от проникающих прямиком в душу и вместе с тем равнодушных взглядов малахитовых, серебристо-серых и золотисто-карих глаз нам всем, а ощущения Ивана и Левы недвусмысленно читались на их лицах, сделалось не по себе.
Когда я любовалась роскошью теремов и соборной палаты или восхищалась красотой и богатством нашего нового облачения, я еще не видела тронного зала и трех властительниц. Уж не знаю, как выглядели и в каком родстве с царицами находились девицы-колпицы из народной сказки, которые променяли три царства иного мира на жизнь в яви и брак с непутевыми царскими сыновьями, но из глаз цариц на нас глядела бездна. Пусть не настолько темная, как та, что плескалась во взгляде Константина Щаславича. Но бесконечно древняя и бескрайняя, способная поглощать и создавать целые миры.
Хотя лица цариц поражали красотой античных статуй, сквозь застывшие в мраморе сусальные совершенные черты проступала их хтоническая сущность. В какой-то миг мне даже показалось, что цариц не три, а одна о трех смотрящих в прошлое, настоящее и будущее лицах.
Почувствовав, как губы деревенеют, а язык становится вообще булыжником, я, царапая кожу жестким воротником-стойкой, обернулась к парням. Лицо Ивана напоминало грозовую тучу, обрамленную золотой каймой парадного облачения. Он готовился сказать что-то несомненно резкое, но Лева его остановил.