Цари. Романовы. История династии

Радзинский Эдвард Станиславович

Эмир был в ярости. Англичане грозили международными осложнениями. Черняеву было велено действовать стремительно. Первый штурм Ташкента был неудачен. Вечером город сотрясали воинственные крики – ревела толпа, играли трубы, били барабаны, плясали воины. Эмир обещал выставить на площади головы русских офицеров… Но уже на следующий день после яростного штурма небольшой отряд генерала захватил легендарный Ташкент, 63 пушки, множество пороха и оружия.

Генерал с его древней татарской кровью хорошо чувствовал азиатский дух.

На другой же день после взятия Ташкента он торжественно объехал город в сопровождении всего двух казаков. Вечером преспокойно

отправился в туземную баню, где мирно беседовал, голый, с голыми горожанами, как будто находился среди своих. После этого жители поняли – русские пришли надолго. И вскоре эмир стал покорным вассалом царя.

Далее пал Самарканд – древняя столица великого Тимура, где под голубым куполом Мавзолея, под двухсотпудовой плитой мраморного саркофага стоял черный гроб с истлевшим золотым покрывалом. В этом гробу спал величайший из величайших – беспощадный полководец Тимур.

Чтобы успокоить могущественных англичан, поход был на время приостановлен. Но как только страсти поутихли, Александр продолжил наступление в Средней Азии. Так началось покорение Хивинского ханства. Вся эта древнейшая земля должна была стать частью его империи.

В поход на Хиву государь и Костя и решили отправить великого князя.

Вор

Хотя поход оказался тяжелейшим, Никола был счастлив. Как все Романовы, он обожал воинскую службу. Безводье и прочие «прелести» пустыни встретили наступавшие русские войска. Спали и солдаты, и офицеры часто прямо на песке с седлами под головами. Посреди ночи просыпались от леденящего холода пустыни. Хивинцы испортили колодцы, набросав туда земли и всякой падали. Люди умирали от жажды. С трудом отыскали единственный колодец, из которого солдаты вытащили труп полуистлевшей собаки. Но – жажда!.. Великий князь жадно пил эту воду, настоянную на падали. И вообще он великолепно переносил все трудности, с удовольствием описывая их в письмах к любимой Фанни.

Наконец, русские взяли столицу ханства Хиву. Древний город был воскресшей сказкой из «Тысячи и одной ночи» – луна над древними мечетями, силуэты минаретов. Начались долгие переговоры. Хан, по обычаю Востока, бесконечно говорил о посторонних вещах – так настраивают инструменты перед концертом.

В это время Никола с адъютантом Верновским грозился посетить гарем султана – по веревочной лестнице. Но готовившееся веселье было прервано. Командующий объяснил пылкому Николе, что гарем султана неприкосновенен, ибо хан признал протекторат России и станет нашим верным надсмотрщиком над своими поданными.

В Петербург великий князь вернулся полковником и с наградами. Император подарил ему захваченную хивинскую пушку, которую водрузили во дворе Мраморного дворца.

Было решено срочно женить Николу, для чего ему купили небольшой дворец… куда он тотчас привез Фанни! Он продолжил роман. Траты князя становились все безумнее. И вскоре случилось невероятное.

Вернувшись из Павловска в Мраморный дворец, мать Николы обнаружила кражу. Кражу – невозможную, кощунственную. Из оклада ее венчальной иконы пропали драгоценные камни – бриллиантовые лучи. Они были варварски выбиты из оклада.

Естественно, подозрение пало на слуг. Делом занялся лично петербургский градоначальник Трепов. Тотчас к делу подключился глава Третьего отделения граф Петр Шувалов, открыто ненавидевший великого князя Константина Николаевича.

Его расследование было удивительно скоротечным.

12 апреля

в Мраморный дворец явился градоначальник Трепов и с печалью изложил Константину Николаевичу обстоятельства, которые великий князь не мог представить в самом страшном сне.

Вся дальнейшая трагедия записана в дневнике Константина Николаевича:

«12 апреля 1874 года санкт-петербургский градоначальник генерал Трепов сообщил, что бриллиантовые лучи с иконы найдены заложенными в ломбард!!!)… и что заложил их туда адъютант моего сына».

Но арестованный адъютант показал, что бриллианты передал ему Никола и это он, великий князь, велел заложить их в ломбарде.

Итак, его сын украл драгоценные камни. Причем украл – из венчальной родительской иконы!

«15 апреля. Страшная сцена допроса Николы П.А. Шуваловым и мною. Никакого раскаяния. Ожесточение и ни одной слезы».

«16 апреля. У Николы ожесточение, фанфаронство и нераскаянность».

Ему устроили очную ставку с адъютантом.

«Чистосердечные рассказы Верновского», закладывавшего в ломбард украденные вещи, позволили восстановить картину содеянного.

Кража оказалось связанной с тратами великого князя на Фанни Лир… Тогда же обнаружилась история с векселем, подписанным Николой все той же Фанни Лир.

Последовало распоряжение градоначальника Трепова, и Фанни тотчас привезли в градоначальство. Как она потом вспоминала, в «мрачное здание, где порой бесследно исчезали люди». Ей велели немедля вернуть долговое обязательство великого князя на сумму 100 000 рублей и покинуть Россию.

Фанни пригрозила обратиться за помощью к американскому послу мистеру Джоэлу. Но ей объяснили, что если послу сообщат самую малую толику из ее похождений, то… Так что пришлось ей отдать столь любимую бумагу и отбыть из страны.

В это время уже весь двор был откуда-то осведомлен о происшедшем. И государю приходится все рассказать военному министру Д. Милютину. Во время ежедневного доклада Милютин записал в дневнике: «Государь рассказал мне все, как было; подробности эти возмутительны. Оказывается, что Николай Константинович после разных грязных проделок в продолжение несколько лет дошел, наконец, до того, что ободрал оклад с образа у постели своей матери».

Теперь двор ждал падения великого князя Константина Николаевича. Ведь государю придется наказать беспощадно его сына, святотатственно поднявшего руку на святую икону – причем святую вдвойне – венчальную икону родителей! Как же мог быть советчиком царя отец, воспитавший сына – вора?

Из дневника великого князя Константина Николаевича:

«18 апреля. Что делать с Николой? После долгих колебаний решились ждать, что скажет докторское освидетельствование, и какой бы ни был его результат, объявить его для публики больным душевным недугом и запереть его. Этим для публики и ограничиться. Но для самого Николы устроить заточение в виде строго одиночного заключения с характером карательным и исправительным. Вчера последовало нужное заключение врачей… По окончании конференции сказал себе: «Как оно ни больно и ни тяжело, я смогу быть отцом больного и сумасшедшего сына, но быть отцом преступника, публично ошельмованного, – это сделало бы мое будущее невозможным…»