Цари. Романовы. История династии
Шрифт:
Но, как не раз бывало в нашей истории, героизм соединился с фарсом и окончился кровью.
Рождение террориста
Чтобы теснее слиться с народом, часть народников решила переодеться во все крестьянское. Для этого срочно покупали на толкучках потрепанные зипуны, поношенные сапоги и прочую народную одежду. А чтоб окончательно легализоваться, готовили поддельные документы.
Это был общий призыв: «сбросим жалкие сюртучишки и переоденемся в святые народные зипуны». Так насмешливо писал современник событий, наш крупнейший историк Василий Ключевский.
И уже упомянутый, вчерашний офицер Сергей Кравчинский вместе с товарищем, переодевшись в грязные зипуны, купленные у старьевщика,
В харчевне сидели, в основном, извозчики в аккуратных армяках, и наши «нигилисты» в грязной одежде выглядели довольно странно. Так что хозяйка властным тоном заявила: «Деньги вперед!»
…Начав не без отвращения есть щековину, молодые люди попытались вывести извозчиков на разговор о тяжелой жизни народа. Но извозчики торопились окончить свой обед, чтобы быстрее продолжить работу – так что отвечали отрывистыми, односложными фразами. После чего будущие народники поспешили домой, чтобы побыстрее сбросить вонючую одежду и отправиться в приличный трактир – заесть ужасную щековину!
Но решение твердо – и подготовка к хождению в народ продолжается. Они решают научиться какому-нибудь бродячему ремеслу. Необходимо хоть что-нибудь уметь делать, чтобы путешествовать по деревням, просвещая народ.
На общем собрании идущих в народ решают сделаться бродячими сапожниками. Хорошего шитья сапог народ не требует – было бы прочно, потому и выучиться можно очень быстро. Учить ремеслу приходит мрачноватый неразговорчивый сапожник-финн. Финн верил: если в России произойдет революция, то и его родина станет свободной.
И вот наступила пора: первые народники отправляются в путь. Скопированы карты местности. Последняя ночь в родном доме – и прощай, столица!
Одетые по-крестьянски в полушубки, с котомками на плечах, выходят по двое, внимательно оглядываясь вокруг – а вдруг за ними уже следит всесильное Третье отделение? Вот наконец и Николаевский вокзал. И провожающие кричат «счастливый путь» этому авангарду великого движения.
И уже завтра за ними отправятся в народ их провожавшие, а потом все новые и новые отряды молодых людей.
Описанное происходило в марте 1874 года. Так начиналось «хождение в народ».
Но путь в народ оказался непростым. Карты, по которым они шли, оказались неверными. Только в пути поняли: в России ориентироваться надо не по картам, а по разговорам со знающими людьми. Вспомнили нашу бессмертную поговорку «язык и до Киева доведет». Но когда дошли до первой деревни, добрые крестьяне отказали им в ночлеге. Да и сапожников в деревнях оказалось великое множество, так что надо было придумать, чем еще можно заняться. Особенно трудно давалась необходимость притворяться народом, то есть лгать на каждом шагу. Все лето большинство пробавлялись случайными работами. И, как правило, народников прогоняли за неумение. Нанимались пахать, но не умели запрячь лошадь. Прогнали. Рыбачили, но не умели как следует поставить сети. Опять прогнали.
«И все-таки это было для меня счастливое время… как легко дышалось, – вспоминал один из участников. – Хотя впросак все время попадали. Помню, я нашел в своей рубахе каких-то белых блох… говорю об этом работавшим с нами, а они от смеха чуть не умерли – какие это блохи?.. Ты что сдурел, малый, это – вши!». Так дворянские дети познакомились с главным народным насекомым.
Но все это время они выполняли главную задачу – агитировали крестьян.
В условленных местах их ждала запрещенная литература. Ее подвозили их товарищи на телегах, спрятав под сеном. Литературу печатали эмигранты на Западе и с великими трудами доставляли в Россию. Но раздавать ее было некому. Никто из крестьян не умел читать – все были неграмотны. Решено было читать самим вслух. Но
Он тотчас прервал чтение.
– По-моему, ты что-то хочешь сказать? – с надеждой спросил он.
– Сапоги у тебя справные, – сказал крестьянин. – Где ж ты купил такие?
Все чаще среди агитаторов возникали разговоры:
– …Что мы здесь делаем?! Только время теряем… Ты же видишь, каков народ… Их в животных превратили, даже хуже. Животное о свободе мечтает, а это так – водоросли. Может быть, через сто лет проснутся.
– Ну, нет! Более чем три-четыре года ждать революцию я не согласен!
И многие из ушедших в народ весьма скоро решили вернуться в города и заняться любимым делом – революцией.
Но работавшие учителями и фельдшерами терпели дольше.
Сероглазая красавица дворянка Вера Фигнер вернулась в Россию из Швейцарии (в Лозанне изучала медицину). В России закончила фельдшерские курсы и отправилась фельдшерицей в деревню вместе с сестрой. Здесь Вера Фигнер изумляла красотой и манерами уездное начальство.
«Скоро я очутилась в Студенцах – громадном селе. До сих пор я знала о крестьянской бедности и нищете по книгам, журнальным статьям, статистическим материалам… Теперь восемнадцать дней из тридцати мне приходилось быть в разъездах по деревням и селам. Я останавливалась обыкновенно в избе, называемой «въезжей», куда тотчас же стекались больные… 30–40 пациентов моментально наполняли избу; тут были старые и молодые, большое число женщин, еще больше детей всякого возраста, которые оглашали воздух всевозможными криками и писком. Грязные, истощенные… болезни все застарелые, у взрослых на каждом шагу – ревматизм, …почти все страдали накожными болезнями… Катары желудка и кишок, грудные хрипы, слышные на много шагов, сифилис, не щадящий никакого возраста, струпья, язвы без конца – и все это при такой невообразимой грязи жилища и одежды, при пище, столь нездоровой и скудной, что останавливаешься в отупении над вопросом: это жизнь животного или человека? Часто слезы текли у меня градом в микстуры и капли, которые я приготовляла для этих несчастных. …И когда работа кончалась, бросалась на кучу соломы, брошенной на пол для постели. И мной овладевало отчаяние: где же конец этой нищете, поистине ужасающей; что за лицемерие – давать все эти лекарства среди такой обстановки… Не ирония ли говорить народу, совершенно подавленному своими физическими бедствиями, о сопротивлении, о борьбе? Не находится ли этот народ уже в периоде своего полного вырождения?»
Наконец, не выдержала и уехала. Оказалось, «нужны десятилетия, чтоб пробудить спящий глубоким сном забитый народ». К этому подвигу в России были готовы единицы. Теперь народники один за другим покидали деревню, не выдержав общения с любимым народом. Захотелось быть со «своими»…
«Потянуло в город с неотразимой силой. Не могу больше жить в деревне – знаешь: совсем обалдел! Тоска порой берет, хоть ревмя реви! Хочется поговорить со “своим” человеком, книжку почитать – совсем одичал! Раз – поверишь ли? – захотелось на “нашем” языке поговорить, и я обратился к печке и стал говорить с ней, воображая, что со “своим” веду разговор!» – писал один из них.
Но главное – нетерпеливые революционеры уже соскучились по столкновениям с правительством. Молодые люди вместо безвестной работы захотели зримой борьбы.
И как написал знаменитый радикал Г.В. Плеханов: «Революционное народничество погибало не под ударами полиции… а в силу… настроения тогдашних революционеров, которым во что бы то ни стало хотелось “отомстить” правительству за его преследования и вообще вступить с ним в “непосредственную борьбу”».
И правительство им в этом помогло. Новый шеф жандармов Потапов придумал дать крепкий урок молодежи, посмевший агитировать в народе.