Цари. Романовы. История династии
Шрифт:
Пока шло очередное разрушение-реконструкция древнего Кремля, Екатерина жила в старом Коломенском дворце.
В девять утра князь Александр Алексеевич Вяземский, как всегда, шел с докладом в кабинет императрицы.
Надев «снаряд», Екатерина читает отчет князя Голицына. Сначала с милостивой улыбкой: добрая государыня читает отчет доброго слуги. Но постепенно лицо ее мрачнеет. Наконец, отбросив бумаги, императрица приходит в бешенство. Она быстрыми шагами разгуливает по кабинету, пьет воду и бормочет:
– Бестия!.. Каналья!.. Это
Наконец она успокоилась, уселась в кресло, позвонила в колокольчик.
Вошел молодой белокурый красавец Завадовский, новый секретарь императрицы.
Петр Васильевич Завадовский с весны 1775 года состоял «при собственных делах императрицы». В июле того же года при праздновании Турецкого мира ему будет пожаловано полтысячи душ в Белоруссии.
– Пишите, мой друг. Секретарь усаживается за столик.
Екатерина, расхаживая по кабинету, начинает диктовать письмо Голицыну.
Князь Вяземский, как всегда, молча наблюдает эту сцену. Он есть – и его нет. Он умеет исчезать, оставаясь на месте.
– «Князь Александр Михайлович, – диктует Екатерина. – Пошлите сказать известной женщине, что, ежели желает она облегчить свою судьбу, пусть перестанет играть ту комедию, которую она в присланных нам бумагах играет. Это дерзость. Дерзость доходит до того, что она смеет подписываться Елизаветой».
– Я не поспеваю, Ваше величество, – говорит Завадовский.
– Простите, мой друг, – берет себя в руки Екатерина.
И вновь диктует, обращаясь к нему с нежной улыбкой, и вновь постепенно приходит в бешенство:
– «Велите к тому прибавить, что никакого сомнения не имеем, что она авантюристка. И для того посоветуйте этой каналье, чтоб она тону-то поубавила и чистосердечно призналась, кто заставил играть ее сию роль? И откудова она родом? И давно ли сии плутни ею вымышлены? Повидайтесь с нею, князь, и весьма сердечно скажите этой бестии, чтобы она опомнилась. Вот уж бесстыжая каналья! Дерзость ее письма ко мне превосходит всякие чаяния!»
– Я не успеваю, Ваше величество.
– Простите, мой друг. Она продолжает диктовать:
– «И я серьезно начинаю думать, что она попросту не в полном уме. Остаюсь доброжелательная к вам Екатерина. Москва, июня 7 дня 1775 года».
Подписав письмо, императрица обращается к Вяземскому:
– И намекните князю, что, если сии два вопроса в самом скорейшем времени не получат ответа…
Вяземский поклонился.
Екатерина взяла себя в руки и добавила привычно благостно:
– И пусть он поосторожнее будет с этой канальей. Князь добр, а женщина бесстыжа и коварна. Что еще у нас, Александр Алексеевич?
– Граф Алексей Орлов пересек границу России и сухопутным путем направляется в Москву.
Вяземский вопросительно посмотрел на императрицу.
– Ну что
Голицын: «И все-таки – кто ОНА?»
Князь Голицын и Ушаков вошли в камеру Елизаветы. Князь был мрачен.
– Ах, князь, где же вы столько пропадали?.. Я скучала, – нежно и кокетливо, будто не замечая настроения князя, начала Елизавета.
– Я ждал ответа Ее величества на ваше послание, – хмуро сказал князь. И добавил сухо и строго: – Ее величество справедливо возмущены дерзостным тоном вашего письма и предлагают вам впредь перестать играть комедию, которую вы, несмотря на все увещевания наши, играть продолжаете. И немедля ответить на следующие вопросы: кто надоумил вас присвоить царское имя? Откудова вы родом?
– Князь, я уже объяснила: никто! – не торопясь, начала Елизавета. – Просто откуда-то возник слух…
– Так! Отвечать отказываетесь! Пиши! – обратился князь к Ушакову. – Второй вопрос: откудова вы родом?
– Но, князь, вы же знаете… Я много говорила вам, что эта загадка мучает меня всю мою жизнь, и…
– Пиши: опять отвечать отказывается, – жестко обращается князь к Ушакову. – И третий вопрос: от кого получили вы тексты завещаний российских государей?
– Но я уже отвечала вам: не знаю… Может быть, и есть моя вина в том, что, не зная, я отправила их графу…
– И на третий вопрос отвечать не желает. – И князь, пряча глаза, сказал Елизавете: – Ну что ж, видит Бог, государыня была к вам милостива, но всякому терпению есть конец. – И он приказал Ушакову: – Пусть войдет господин комендант…
«Клянусь, она с любопытством ожидала дальнейшего. Не с ужасом, а с любопытством. И такая была гордая! Господи, отведи искушение!»
В камеру вошли комендант и солдаты.
– Отберите у сей женщины все! Все, кроме постели и самого нужного белья и одного-единственного платья. Ее служанку более не допускать к ней. Пищу давать крестьянскую. Простую кашу… Офицеры и двое солдат должны находиться теперь внутри помещения денно и нощно. Господин Ушаков! Переведите ей.
В камеру уже входили офицеры и солдаты. Комендант выносил вещи принцессы.
Она выслушала Ушакова, залилась слезами и упала на постель.
– Ах, голубушка, я же предупреждал, – сказал князь и торопливо вышел из камеры. Он не терпел женских слез.
В камере остались офицер, двое солдат и Елизавета. Она тотчас перестала плакать, внимательно посмотрела на пришедших и обратилась к ним сначала по-немецки:
– Вы тут намерены быть всегда, господа? Но они молчали.
Она заговорила по-французски.