Царица амазонок

Фортье Энн

– Вполне может настать такой день, когда ты вспомнишь это время порабощения и пожелаешь, чтобы оно вернулось.

Мирина уставилась на него во все глаза, внезапно похолодев:

– Не надо так говорить…

– Тогда давай оба помолчим, – сказал Парис, обнимая ее, – и не станем портить эти часы желчными словами.

Если в храме Сотрясателя Земли царь Приам принимал своих врагов, то в тронном зале он приветствовал своих друзей. Сидя в поставленном на возвышение мраморном кресле у дальней стены – кресле с подлокотниками, вырезанными в форме когтей, и спинкой в виде птичьих крыльев, –

он уже выслушал все привезенные из Эфеса новости, когда в зал вошли Мирина и Парис.

Если Мирина надеялась на радушный прием своих сестер, то ее ждало горькое разочарование. Стоя посреди зала, обращаясь к царю с дерзкими жестами, широкоплечая Пентесилея при появлении Мирины лишь холодно кивнула ей, прошипев:

– Это все твоя вина.

Пентесилею в основном окружали женщины, с которыми Мирина почти не общалась в имении госпожи Отреры: воинственные всадницы и охотницы, считавшие себя выше всех остальных и не тратившие время на близкое знакомство с новичками. Единственными знакомыми лицами оказались Питана и Елена, причем последняя выглядела такой же недовольной, как и прежде. Но она по крайней мере приехала.

– Я ничуть не удивлен, – сказал царь Приам, слегка поерзав на мраморном сиденье, – слыша о новых набегах на побережье; греки наглеют с каждым днем. Если Агамемнон и пытался когда-то обуздать этого пирата Ахиллеса, то теперь он явно снова дал ему полную свободу. И весьма мудро со стороны вашей госпожи Отреры отказаться от имения, пока его не разграбили. Куда она собирается перебраться?

Пентесилея выпрямилась:

– Мы отправимся на восток, устроимся рядом с касками, что разводят лошадей на каменистых берегах Черного моря. Эти земли ни от кого не зависят; ты, возможно, знаешь, что греки зовут это море Негостеприимным и что тамошние народы никогда и никем не бывали завоеваны. Даже ты, – Пентесилея дерзко посмотрела на царя Приама, неспособная держаться скромно, как и всегда, – не осмелился бы отправить свою армию в те узкие и опасные долины.

– А почему госпожа Отрера не хочет осесть здесь, в Трое? – возразил царь, чей тон говорил о том, что он скорее заинтригован, чем раздражен поведением Пентесилеи. – Это намного ближе, а наши стены нерушимы.

Мирина достаточно хорошо знала Пентесилею, чтобы заметить в ее глазах весьма редкое для этой женщины смущение за царя, чей город оказался недостаточно хорош для госпожи Отреры.

– Это весьма щедрое предложение со стороны народа Трои, – ответила Пентесилея, опустив глаза. – Но… госпожа Отрера полна решимости увести нас как можно дальше от этих берегов.

– Понимаю. – Царь Приам побарабанил пальцами по мраморным подлокотникам. – Да, понимаю…

Последовало нервное молчание, полное осторожных косых взглядов, а потом Мирина шагнула вперед, не в силах более сдерживаться.

– Но что ты скажешь о моих сестрах? – спросила она. – Где они сейчас?

Пентесилея неохотно повернулась к ней:

– Мы разбили лагерь на реке Симоис, это к северо-востоку отсюда. Те, кто пожелал остаться в Эфесе, вольны были не ехать с нами. Но никто не остался. Там стало слишком опасно. А тех, кто хотел остаться в Трое, – Пентесилея бросила неприязненный взгляд на Елену, потом величественным жестом указала на других женщин, – ну, ты их видишь. Больше ни у кого не нашлось здесь никаких дел.

Мирина поморщилась, заметив неумолимость во взгляде Пентесилеи. Но конечно

же, она не могла винить дочерей Отреры за то, что они были на нее в обиде. В конце концов, именно из-за Мирины они были вынуждены покинуть свой дом, но девушка надеялась, что в ней будут по-прежнему видеть друга, если уж не сестру.

– А теперь, – продолжила Пентесилея, – с твоего позволения, царь, мы отправимся на берег и вернем эту девушку Агамемнону, чтобы как можно скорее присоединиться к госпоже Отрере…

– Погоди! – воскликнула Мирина, рассерженная властными манерами Пентесилеи. – Разве нам не следует сначала посоветоваться с Еленой? Она ведь знает своего отца лучше, чем кто-либо другой.

Пентесилея фыркнула:

– Нам не нужны твои советы! Это ведь ты увезла ее, и ты же вернешь ее отцу!

– Конечно, я именно так и намеревалась поступить, – сказала Мирина. – Но…

– И думать забудь! – воскликнул Парис. – Я запрещаю!

Однако царь Приам одобрил план Пентесилеи и позволил женщинам доставить Елену грекам, после чего сразу приказал дворцовым стражам схватить Париса и запереть в его комнате. Мирина, слишком потрясенная для того, чтобы хоть как-то вмешаться, молча последовала за мужчинами по коридору, вслушиваясь в яростный спор между отцом и сыном, пока Париса волокли к его покоям.

– Я делаю только то, что должно быть сделано, – сказал царь Приам, жестом приказывая стражам действовать решительно. – Ты и сам меня поблагодаришь, когда придешь в чувство.

– Да ты просто убийца! – кричал Парис, изо всех сил пытаясь вырваться из рук четверых крепких воинов. – Ты приносишь в жертву этих женщин… И мою жену! Хотя бы отправь с ними охрану!..

– Чтобы все выглядело так, словно мы намерены и дальше проявлять агрессию? – Царь Приам мрачно покачал головой. – Неужели эти женщины еще недостаточно разгневали греков? Как царь, я умываю руки. А как отец…

– Ни слова больше! – закричал Парис, когда стражи захлопнули дверь перед его носом. – Клянусь небесами, я никогда больше не разделю с тобой пищу!

Ужасные слова продолжали звучать в ушах Мирины, когда она возвращалась в тронный зал, где ее ждали Пентесилея и остальные женщины, желавшие как можно скорее убраться отсюда. На их спинах висели луки, изготовленные по образцу Мирины, и колчаны со стрелами, которые тоже придумала она… И тем не менее женщины смотрели на нее как на предательницу, недостойную ни единого примирительного слова. Даже то, что она шла с ними вопреки желанию Париса, не помогло ей заслужить хотя бы один одобрительный кивок.

Женщины, надев шлемы, украшенные гребнем из конских волос, и взяв щиты в форме полумесяца, которыми в последний момент приказал снабдить их царь Приам, вскочили на лошадей и галопом умчались из крепости. Горожане и домашняя живность разбегались перед ними, и воительницы скакали по улицам Трои, горя одним-единственным желанием: поскорее завершить отвратительную миссию.

Четыре корабля, доставившие в Трою Агамемнона и Менелая, стояли на якоре у берега среди великого множества других чужеземных судов, под защитой бухты, обращенной устьем на запад, к острову Тенедос. Чтобы добраться туда, женщинам пришлось пересечь Скамандрийскую равнину, и опускавшееся к горизонту солнце светило им прямо в глаза, так что не одна только Мирина подняла повыше щит, чтобы укрыться от слепящих лучей.