Царица амазонок
Шрифт:
Что мне всегда не слишком нравилось, так это то, что на самом деле никакой битвы не было, а была блестяще организованная засада, устроенная местными племенами, и римские легионеры оказались просто загнанными в такую местность, где их великолепное оружие стало бесполезным и собственно сражение, в прямом смысле этого слова, было невозможно. Двигаясь по узкой лесной дороге, римская армия растянулась до такой степени, что ее численность уже не имела значения, а солдаты, безусловно испуганные бесконечностью германских лесов, должны были ощущать себя беззащитными карликами еще до того, как их атаковали.
К тому же римские
Обойдя парк, я наконец вошла в сам музей – длинное здание ржавого цвета с высокой башней на одном его конце. Я могла бы провести там весь день, но я так спешила найти браслет амазонки и узнать, что о нем думают местные археологи, что промчалась через экспозицию за каких-нибудь двадцать минут. А потом потратила еще двадцать минут на то, чтобы вернуться и подтвердить свое грустное заключение.
Браслета в музее не было.
Снова выйдя на археологическую выставку, я заметила, что погода меняется в худшую сторону. Небо стало темным, как свинец, а деревья бешено раскачивались на крепчавшем ветру. От волнения мне даже почудилось, что они чувствуют присутствие кого-то куда более опасного, чем я, и что они – на свой странный и бессловесный манер – пытаются меня предостеречь.
Сбежав от первых капель дождя в холл, я с радостью увидела, что Феликс все еще там и по-прежнему не слишком занят.
– Может, это прозвучит немного странно, – сказала я, приподнимая рукав, – но кто-то говорил мне, что в вашем музее есть браслет, похожий вот на этот.
– В самом деле? – Феликс рассмотрел моего шакала, явно не узнавая его. – Уверен, я никогда ничего подобно не видел. Интересно…
– Я так поняла, что здесь работает одна женщина… – я посмотрела на Феликса с надеждой, – доктор Егер.
Феликс просиял:
– Кайми? Да, она раньше здесь работала. И теперь иногда заходит. – Бормоча себе под нос, он провел пальцем по ламинированному листу с телефонными номерами, лежавшему возле стойки регистрации. – Егер… Егер…
Потом последовал короткий разговор на немецком, после чего Феликс повесил телефонную трубку и широко улыбнулся мне:
– Она приглашает вас на кофе днем, в три часа, и просто горит желанием рассказать об этом браслете все, что знает.
Покинув музей, я провела несколько унылых часов в центре Брамше, покупая себе кое-что из одежды и прочие необходимые вещи. Наконец я вернулась в гостиницу, но решила войти в нее через боковую дверь, просто на тот случай, если кто-нибудь следит за приходящими и уходящими гостями.
За время моего отсутствия номер прибрали, и я быстро проверила то немногое, что оставляла здесь. Конечно, бабушкину тетрадь и «Историю амазонок» я теперь постоянно носила с собой, но украденный у Ника конверт оставила в ящике прикроватной тумбочки – и, да, он по-прежнему лежал там. Вот только… я была уверена, что положила на него туристический буклет, просто чтобы слегка прикрыть конверт. Буклет был по-прежнему там, только теперь он лежал под конвертом.
Дрожа от возбуждения, я быстро просмотрела документы, но ничего из них не пропало. Возможно ли, думала
Зайдя в ванную комнату, я убедилась, что и там все на месте, если не считать того, что горничная перевернула тюбик с зубной пастой, стоявший в стакане, вверх ногами; других следов постороннего вторжения я не заметила.
Злясь на себя за собственные фантазии, я решила больше ничего не предпринимать. До моей встречи с доктором Егер оставался всего час; если у меня снова возникнут сомнения насчет моего номера, то я всегда могу просто выехать из него.
Отъезжая от отеля на арендованной машине, я постоянно посматривала в зеркало заднего вида, проверяя, не следит ли кто за мной. Но в темноте и скуке этого дождливого ноябрьского дня все машины как будто растворялись, и «мерседес», встревоживший меня на минуту, тут же куда-то пропал.
Доктор Егер жила почти рядом с той археологической экспозицией, по которой я бродила утром. Похоже, она всю жизнь провела в одном и том же маленьком доме в лесу, и войти в этот дом представлялось мне необычной и большой честью.
– Ищите длинную боковую дорогу, ведущую к какой-то заброшенной ферме, – объяснил мне Феликс. – Езжайте по ней до самого конца и там остановитесь. Оттуда начинается тропа. Я ее никогда не видел, но доктор мне именно так сказала.
Я остановила машину там, где было велено, и дальше пошла пешком в лес, начинавшийся за ней. Когда я шагала по крутой грязной дорожке, ежась под моросящим дождем и перепрыгивая через небольшие ручейки воды, извивавшиеся среди неровностей почвы, мне пришло голову, что эта поросшая лесом линия холмов почти наверняка и была тем местом, где германские племена остановили нашествие римских легионеров, заманив их в ловушку возле огромного болота внизу.
Некоторые исторические источники утверждали, что через несколько лет после столь сокрушительного поражения Рим отправил в эти края другую армию, чтобы отыскать священные стяги с орлами, принадлежавшие погибшим легионам, и, если удастся, восстановить истинные события, произошедшие здесь. Если верить римскому историку Тациту, даже самые закаленные солдаты, участвовавшие в этом походе, пришли в ужас от того, что нашли, потому что лес, окружавший поле давней битвы, словно превратился в некий памятник смерти и уничтожения. Горы человеческих костей лежали на земле, а отделенные от скелетов черепа были прибиты к деревьям, возможно в процессе каких-то религиозных ритуалов или, может быть, как предупреждение тем, кто в будущем попытается вторгнуться в эти земли.
Шагая теперь через этот лес, я по-прежнему не могла избавиться от ощущения, что за мной кто-то наблюдает, а потому без труда понимала опасения римских солдат в давние времена и посочувствовала им. Внизу, рядом с музеем, ели выглядели мрачными и растрепанными, но здесь, наверху, лес был зрелым, величественным и пугал уже совсем по-другому. Колоссальные вековые сосны стояли очень близко друг к другу, окутанные туманом; несмотря на мерзкую погоду, они источали безмолвную торжественность, и это заставляло меня ощутить, что эти деревья в свое время видели слишком много жестокости и давным-давно научились хранить молчание. Даже в три часа дня здесь возникало некое потустороннее чувство, от которого становилось куда холоднее, чем от дождя.