Царица Аттолии
Шрифт:
Аттолия была не особенно расположена к новому послу Мидии. Ей не нравились его сальные комплименты и манера изъясняться намеками, но он скрупулезно соблюдал требования придворного этикета и был весьма проницателен, особенно сегодня.
Если плотина останется закрытой, то воды Арактуса в конечно итоге переполнят водохранилище и затопят столицу Эддиса. Для Аттолии смерть вора стоила потери одного урожая, но его казнью царица могла добиться большего, чем надеялся Эддис. У нее не было оснований удовлетворить требования соседей, и она всей душой желала посрамить
— Подведите его сюда, — сказала она, и стражники послушно вернули Евгенидиса к подножию престола.
Аттолия наклонилась вперед в своем кресле, чтобы взглянуть на него. Он судорожно сглотнул, но не отвел глаз даже когда она взяла его за подбородок.
— Я поторопилась, — сказала она. Она продолжала смотреть в лицо Евгенидиса, но говорила с охранниками. — Отведите его обратно в камеру, пусть ждет там. Я считаю, — медленно произнесла она, — что надо подумать, прежде чем решить, что делать с тобой дальше.
Евгенидис посмотрел на нее без всякого выражения. Когда его уводили, он повернул голову и посмотрел на нее через плечо. Она спросила себя, догадывается ли он, какое наказание она имела в виду? Пусть эддисийцы лепечут об оскорбленных богах, подумала Аттолия, откидываясь на спинку трона. Это были не ее боги, и она не собиралась поклоняться им.
— Жаль выкупа, — сказала она.
— Вероятно, незначительная сумма? — ответил мидиец рядом с ней.
— Только для вашего императора, пожалуй, — ответила Аттолия. — Здесь, на этом берегу Срединного моря, мы не так богаты, чтобы я могла не сожалеть о потере золота, которое могла использовать с большой пользой для страны.
— Тогда, пожалуйста, примите его в качестве небольшого подарка от моего императора, — мидянин ответил так, как и надеялась Аттолия.
— Вы шутите? — спросила она.
— Вовсе нет, — возразил посол. — Ничто не может порадовать моего господина больше, чем помощь, оказанная столь прекрасной царице, как вы.
Он вежливо поклонился, и Аттолия улыбнулась, довольная окончанием приема.
Глава 3
Евгенидис стоял в своей камере, прислонясь плечами к сырой стене. Он не мог коснуться камней затылком, потому что это только усиливало боль, и поэтому уронил голову на грудь. Он не хотел засыпать. Он представлял себе деда, ждущего у ворот загробного мира, и не хотел, чтобы старик упрекнул его в бездарно растраченных последних часах жизни. На деда не произведет впечатления ложная беспечность.
Все инструменты его ремесла по-прежнему были спрятаны в карманах одежды, но здесь от них не было никакого проку. Ни одна из частей запирающего механизма двери не была доступна изнутри. Евгенидис проверил.
Он оттолкнулся от стены и, шатаясь, побрел вдоль нее. Он с трудом удерживал равновесие и цеплялся правой рукой за стену, чтобы не упасть, чувствуя под пальцами прохладу камней. Ладонь распухла и горела. Боль этой раны отвлекала его от пульсирующего гула в голове и многочисленных укусов, где собаки смогли добраться до его тела зубами.
Он кружил по камере. Здесь не было ни одного окна с решеткой, чтобы просочиться сквозь нее. Свет проникал через единственное узкое отверстие в двери. Не было никаких скользящих камней и скрытых тоннелей, а дверь оставалась закрытой наглухо.
Молча он воззвал к богу воров, хотя не знал, о чем ему молиться. Может быть, просить быстрой смерти? Молить о спасении из Аттолии значило просить невозможного. В конце концов он попросил о помощи, любой помощи, и оставил на усмотрение бога решать, что будет лучше для вора.
Кто-то протолкнул поднос с едой в щель под дверью. Он, шатаясь, подошел к двери и выглянул в крошечное окошко.
— Слышал, что она собиралась повесить тебя, но передумала, — сказал охранник. — Не беспокойся, парень, она всегда сможет придумать что-нибудь похуже.
Он засмеялся и хлопнул по прутьям решетки дубинкой. Евгенидис успел убрать пальцы.
— Кушать подано. Это может оказаться твоим последним ужином, — пробормотал солдат, отходя прочь.
Евгенидис сел на пол, чтобы выпить водянистый суп, но оставил черствый кусок хлеба рядом с миской. В своем бедственном состоянии он не мог получать удовольствия от еды, но подумал, что его кормят лучше, чем других заключенных в этой тюрьме. После ужина сил встать уже не оставалось. Голова болела ужасно. Он не мог ни откинуться на стену позади себя, ни положить ее на согнутые колени. Наконец, скрепя сердце, он лег, положил ее на руки, и тьма снова сомкнулась над ним. Глаза деда жгли его презрением, как угли.
Он все еще спал, когда стражник вернулся к двери.
— Гляди веселей! — крикнул он. — Она решилась.
Пока охранник поворачивал ключ в замке и открывал дверь, Евгенидис с трудом поднялся на ноги и стоял, покачиваясь и ожидая, когда солдаты возьмут его за руки.
Он шел между двумя стражниками вниз по подземному ходу к открытой двери. Из комнаты воняло кровью. Он почувствовал этот запах снаружи и остановился перед дверью, но один из охранников толкнул его внутрь. Вор судорожно вздохнул и шагнул через порог. В круглом каменном очаге с низким бортиком горел огонь. Железные орудия с длинными ручками, похожие на кузнечные инструменты, были сняты со стен и помещены в огонь. Очаг чадил, в комнате было невыносимо жарко.
В стороне стоял огромный каркас с веревками, винтами и железным колесом, со вбитых в стены крюков свисали какие-то лохмотья, на которые Евгенидису не хотелось смотреть. Но рядом с огнем, весь покрытый пылью, как будто вынесенный из дальнего угла после долгого забвения, возвышался большой стул с неестественно длинными подлокотниками и кожаными ремнями для руки и ног.
Рядом с креслом, одетая для ужина в нарядное платье цвета молодой листвы, стояла царица Аттолии. Вышитые вокруг ворота нежные белые цветы с листочками темнее цвета платья, казались издали богатым ожерельем.