Царица без трона
Шрифт:
– Ах ты, расстрига, бляжий сын! Сколько зла ты нашей земле натворил! Всю казну промотал, веру нашу хотел искоренить!
Наконец вскоре новая власть решила похоронить оба трупа. Странные дела начали твориться на площади!
Мало того, что в ночь после смерти Димитрия установились страшные морозы, от которых померзло в Московии все, что было посажено в огородах и садах. Мало этого: трава и листья на деревьях пожухли и почернели, как если бы были опалены огнем. Так случилось на двадцать верст вокруг Москвы, да и вершины и ветви сосен, которые зимой и летом стоят зелеными, пожухли и поблекли так, что жалостно было глядеть. А на площади возле мертвого тела отчетливо раздавалось играние на сопелках,
– Это, – говорили знающие люди, – бесы приносили честь любившему их расстриге и праздновали его сошествие в ад.
Возле тела Димитрия беспрестанно показывались из земли огоньки: стоит караульному приблизиться, они исчезнут, а отойдет стража – вновь появляются и ну перебегать туда-сюда, мигать да подмигивать.
Хуже другое! На труп стали по ночам прилетать два белых голубя, и отогнать их не было никакой возможности: по ним и стреляли, и шумели рядом, а они все равно сидели рядом с Димитрием, прикрывая его своими крыльями.
Словом, площадь следовало очистить.
Тело Басманова родственники выпросили у властей и похоронили у Николы Мокрого [73] . Ну а Димитрия свезли на божедомки [74] . И в эту ночь поднялась на Москве ужасная буря! С башни на Кулижках сорвало крышу, проломило деревянную стену у Калужских ворот в Замоскворечье. Люди памятливые сразу вспомнили, что нечто подобное случилось при первом въезде Димитрия в Москву, и стали ждать чудес.
73
Название одной из московских церквей того времени.
74
Божедомки, жальник, убогий дом, скудельница – так назывались общие могилы, а вернее, ямы, куда бросали трупы разбойников или неприкаянных бродяг, а также самоубийц.
Они не замедлили явиться. Утром по Москве разнесся слух, что тело Димитрия чудом возникло из ямы и снова лежит на площади! Все, кому не лень, кинулись туда и могли это видеть. Две голубки явились на площади вновь, но теперь вблизи трупа сами собой загорались еще и две свечи неугасимые, которые то исчезали, то появлялись вновь.
Что было делать властям? Шуйский ощущал себя как на адской сковородке.
Вновь сволокли труп царя на жальник, только теперь не просто так бросили в яму, а поглубже зарыли. Видать, ему это не понравилось: целых семь дней стояла на Москве тишина. А потом нашли труп в четверти версты от Москвы, совсем на другом кладбище!
В третий раз его зарыли еще глубже и насторожились: теперь-то что будет?!
А в том, что что-то будет, уже никто не сомневался.
– Эх, видно, не простой он был человек, ежели земля его тела не принимает! – начал судачить люд. – Он сущий колдун. Небось у лопарей [75] колдовать учился: они, лопари, такое средство знают, что сами себя убить велят, а потом оживут.
– Димитрий в Польше бесам душу продал и написал расписку, – уверяли иные знатоки. – Бесы обещали его царем сделать, а он обещал от Бога отступиться. Вот они и чудесят теперь.
75
Так в старину называли финнов, которые испокон веков почему-то слыли у русских колдунами.
– А не сам ли он бес? – задумывались другие. – Явился в человечьем обличье, дабы смущать христиан
– Да он мертвец, некогда живший, а потом оживленный бесами! И еще раз оживет, вот увидите! – клялись третьи.
И все единогласно, досужая чернь и власти, сходились во мнении: пока не будет тело расстриги уничтожено, не избыть беды на Москве.
Теперь вырыли злополучный труп уже по приказу властей. Провезли через всю Москву и за Серпуховскими воротами развели огромный костер, в который его и бросили. Место это называлось Котлы, а развели огонь в том самом срубе, на основе которого Димитрий строил потешную воинскую крепость.
Сруб горел исправно, а вот мертвое тело…
Первый раз бросили его в огонь – только руки и ноги обгорели, само же тело осталось нетронуто. Василий Шуйский – к тому времени уже не князь, а царь! – повелел тело изрубить в куски и эти-то куски сжечь. Теперь они сгорели.
Собрали пепел, всыпали в пушку и выстрелили из этой пушки на закатную сторону – туда, откуда пришел когда-то Димитрий.
На запад. В сторону Польши. Чтоб никогда не возвращался больше, так и оставался бы навеки in tenebris [76] .
76
Во мраке ( лат.).
Эпилог
19 мая 1606 года, еще когда тело Димитрия лежало на Красной площади и подвергалось глумлению черни, вождь этой черни, князь Василий Иванович Шуйский, был призван на царство. Хотел на трон сесть, а вышло, что не с чем: Мишка Молчанов, друг и наперсник царя Димитрия, бежал в Польшу вместе со скипетром и короною.
Пришлось измудрить новые предметы царского достоинства. Однако на этом заботы Шуйского об укреплении своей власти не закончились.
12 июня привезли в Москву мощи Димитрия Углицкого, убитого двадцать лет назад. С торжественными обрядами их поставили в Архангельском соборе, где от веку погребались все московские цари.
Труп семи-восьмилетнего ребенка имел нетленный, а проще сказать, свежий вид. Это произвело на простодушную нацию огромное впечатление. Через некоторое время некий мужик сознался, что он за крупную сумму согласился продать труп своего недавно умершего сына властям, а вскоре увидел его во гробе Димитрия. Таким образом, в этой истории свершилась еще одна – третья – подмена. Но не последняя…
Труп оказался истинным чудесником, и когда к нему подвели человека, коему незадолго до этого велено было притвориться слепым, то, коснувшись гроба со «святыми мощами», он немедленно прозрел, что вовсе не должно показаться странным. А вот десятки калек, которые ползли ко гробу за исцелением, так его и не обрели. Какой-то человек вовсе умер, лишь коснулся гроба. Его выволокли из церкви, а народу объявили, что так будет со всяким, кто не имеет довольно веры в святые мощи.
С той поры желающих приложиться к ним резко поубавилось.
Однако Шуйскому одного «Димитрия» для укрепления своего престола было мало. Он пожелал оказать почести другому участнику угличской истории – самому Борису Годунову! Гробы Бориса, его жены и сына были вырыты с бедного кладбища Варсонофьевского монастыря и с царственным великолепием перевезены в Троицкий монастырь. Для участия в процессии была спешно привезена из Белозера инокиня Ольга, в миру Ксения Годунова. Бледная, изможденная, словно только восстала от тяжелой болезни, она молча прошла за гробами и только в церкви вдруг, словно лишившись рассудка, принялась вопиять о своей горькой доле, приведшей ее от трона в монастырскую келью.