Царица без трона
Шрифт:
– Отведал польских блудниц? – спросил его Никита.
– Нет еще, – простодушно ответил юнец. – Мужики в такой раж вошли, что не пробьешься.
– Ну так возьми ее, – предложил Никита, встряхивая Стефку так, что она взвыла от боли в вывернутых руках. – Эх и сладкая девка! А уж на какие причуды горазда! Не прогадаешь!
– Что ж ты, Никита, говорил, будто она твоя? – озадачился Егорка. – А теперь мне ее отдаешь… Раздумал, что ли, еть свою шлюху?
– Ничего не раздумал, – успокоил его Никита, – только ведь это одни наши русские бабы с одним мужиком
– Это как же? – озадачился Егорка. – Чай, у всякой бабы между ног только одна лазейка, куда ж тут двоим соваться?
– Сейчас узнаешь, – обещающе улыбнулся Никита и приказал: – А ну, скидавай портки и ложись!
Егорка что-то непонимающе забормотал, однако Никита так рявкнул на него:
– Ложись, не то другому отдам! – что тот торопливо послушался и распростерся на полу.
Никита схватил Стефку за загривок и пояс брезгливо, точно шелудивую кошку, и, приподняв над полом, заглянул ей в лицо:
– Ну что, Степанида, вспомнила, как меня искушала разделить тебя с моим же дружком? Говорила, что третий в постели лишним не будет? Ну так отведай теперь нас двоих, блудница!
Он швырнул Стефку на Егорку, который мигом сообразил, что делать с девушкой. Сам Никита тоже обнажил естество и стал на колени позади Стефки.
Она закричала, принялась вырываться, однако где ей было сладить с распаленными мужиками!..
Все стало ясно Марине. Наверное, Стефка, любительница острых ощущений и разнообразия, попыталась вовлечь Никиту в свальный грех, а его суровая душа возмутилась этим, как оскорблением. Наверное, наскучив москвитянином, Стефка не замедлила изменить ему с кем придется: это было вполне в ее легкомысленной натуре, – и вот сейчас Никита отомстил любовнице!
Марина больше не могла видеть этого. Зажмурилась, скорчилась на полу, молясь только об одном: чтобы никому не пришло в голову заглянуть за кровать. Если ее найдут… Господи, не попусти!
Неведомо, сколько просидела она так, безостановочно молясь, принося всякие мыслимые и немыслимые обеты и одновременно проклиная, однако наконец подняла голову.
Сначала Марине показалось, что она находится на поле брани, где валяются искалеченные тела раненых и убитых. Но это были ее фрейлины, которыми наконец-то пресытились их мучители и оставили несчастных в покое. Ни одного московита не было больше в комнате, и женщины слегка приободрились. Кто был покрепче, вроде Барбары, сами поднялись на ноги и помогали подняться подругам. Стефка лежала без памяти; ее хлопали по щекам, брызгали водой, но никак не могли привести в чувство. Глаза пани Хмелевской неподвижно смотрели в потолок, и Марина вдруг поняла, что ее камер-фрау умерла.
Господи великий! И верная пани Ванда, которую Марина помнила около себя с самого детства, тоже покинула свою госпожу! И Янек умер… И наверное, еще многих, многих из тех, к кому было привязано ее сердце, сегодня утратила Марина.
О судьбе мужа она боялась даже подумать.
– Где государыня? – вдруг воскликнула
– Я здесь, – с трудом разомкнула запекшиеся губы Марина, выбираясь из своего убежища. – Со мной ничего, ничего…
Она не договорила и с криком ужаса отпрянула за спину Барбары: в дверях появилась фигура какого-то мужчины.
Напуганные до полусмерти, девушки кинулись по углам. Марина с жалостью увидела, что они еле передвигают ноги.
– Где ваша госпожа? – встревоженно крикнул мужчина, и Марина узнала его: это был боярин Борис Нащокин, знакомый ей со времени венчания на царство. – Где пани Марина?
Перед этим боярином Марина не могла обнаружить своего страха. Выступила вперед, не подавая виду, что подгибаются коленки:
– Я здесь, сударь. Что ты желаешь мне сказать или передать? Или просто явился полюбоваться на то, что натворили твои псы?
Боярин с оскорбленным видом поджал губы, и Марина заметила, что он старается не смотреть на растерзанных женщин.
– Это произошло против нашей воли, – угрюмо оправдывался он. – Клянусь Господом Богом, что ничто подобное не повторится. И вы, пани Марина, и ваши женщины могут быть спокойны за свою участь. Сейчас мы приставим к дверям надежную стражу, чтобы охранить вас от насилия и ваши вещи от грабежа, а когда смута уляжется, вас проводят к вашему отцу.
Сердце Марины забилось где-то в горле. Она заметила, что Нащокин ни разу не назвал ее царицей или государыней и ни разу не упомянул о Димитрии.
– Где государь? – спросила она, с трудом справившись с комом в горле. – Где мой супруг? Я приказываю проводить меня к нему!
Злоба исказила красивое лицо Нащокина, и он, по-видимому, изо всей силы сдерживаясь, проговорил относительно спокойно:
– Твой муж, самозванец и расстрига, убит народом. – И тут выдержка ему изменила, он выкрикнул злобно, с ненавистью: – И довольно вам, ляхам, приказывать нам, русским! Кончилось ваше время!
Марина качнулась, но Барбара подхватила ее под локоть и помогла устоять.
Нет, держаться! Не показывать москалям своей слабости, не унижаться перед ними!
О Матерь Божия, Димитрий убит… Она утратила того, ради кого перенесла столько, столько… ради кого явилась в эту варварскую Москву!
А ведь сегодня, именно сегодня народ московский должен был приносить присягу Марине как царице!
Марина вонзила ногти в ладони, чтобы разошлась серая пелена, которая вдруг заклубилась перед глазами.
Не показать своего горя этому ничтожному Нащокину!
Вдруг раздались тяжелые шаги, и в комнату ворвался Шуйский.
Окинул взглядом разорение, царившее здесь… и Марине показалось, что князь с трудом сдержал злорадную улыбку.
– Ты уже слышала, что Отрепьев убит? – спросил он спокойно. – Тебя будут охранять, потом отведут к отцу. Что бы ты хотела взять отсюда с собой? Назови только то, что принадлежало тебе. Все подарки, сделанные тебе Самозванцем, награблены у московитов, поэтому они отымутся от тебя.