Царица без трона
Шрифт:
Опять сражение с дверью, опять вопли в коридоре… Но теперь она увидела тех, кто кричит!
Мужики, московиты. Одетые в простую одежду и люди более богатые – наверное, дьяки. Все куда-то валом валят, у всех безумные лица. Марина вжалась в стену. На нее никто не обращал внимания, она тихонько, бочком-бочком продвигалась к лестнице. По ступенькам вверх-вниз сновали люди. Закрывая голову руками, бежал какой-то обезоруженный алебардщик, за ним гнались московиты, свистя и улюлюкая, как на псовой охоте. Мужики вошли в такой раж, что сшибли Марину со ступенек. Она упала, тотчас вскочила, чтобы не быть раздавленной их здоровенными ножищами.
– Где их поганая царица? – вдруг завопили за поворотом. – Подать сюда проклятую еретичку!
Марину точно ожгло кнутом.
Ее ищут! Ее сейчас найдут, схватят, она почти раздета, ее распнут прямо здесь, на ступеньках, и будут называть курвой [67] за то, что бегает по дворцу полунагая, словно последняя тварь, которая отдается за деньги!
Чувство собственного достоинства, прежде подавленное животным страхом, ожило в ней с такой внезапностью, что у Марины словно крылья выросли. Она побежала по лестнице, не обращая внимания на снующих туда-сюда людей, на кровь, обагрившую стены и ступени.
67
Курва – проститутка, женщина легкого поведения ( польск.).
– Где царица? Подать сюда царицу! – неслось со всех сторон, но Марину словно накрыла шапка-невидимка. Никем не замеченная, никем не остановленная, она воротилась в свои покои – и лицом к лицу столкнулась с Барбарой, которая тут же схватилась за свою госпожу обеими руками и замерла, не в силах совладать с переполнявшими ее чувствами. Слезы так и хлынули из ее глаз, но стоило Марине приказать с привычной холодностью и непререкаемостью:
– Одеваться! – как Барбара мгновенно очнулась.
– Стефка! Платье государыни! – рявкнула она.
Вокруг метались фрейлины, совершенно обезумевшие от царившего вокруг ужаса и исчезновения государыни. Казалось, даже ее возвращение не способно привести их в чувство.
Откуда ни возьмись выскочила зареванная Стефка, умудрившаяся остаться хорошенькой, невзирая на красный нос, мокрые глаза и распухшие губы. На ней, как и на прочих бестолково метавшихся фрейлинах, была только рубашка да нижняя юбка, и Марина почувствовала, как ее переполняет бешенство при виде этих обезумевших телок. О том, что она сама только что надолго потеряла голову от страха, было благополучно забыто.
– Всем одеться, глупые куры! – закричала она во весь свой небольшой голосок, который иногда мог быть пронзительным, будто шутовская дудка, и оглушительным, словно трубы иерихонские. – Пся крев! Вы что, хотите, чтобы москали прельстились вашими нагими телами и изнасиловали вас?!
Барбара Казановская и пани Хмелевская, которые единственные из всех потрудились одеться, спрятали улыбки, несмотря на весь ужас, царивший вокруг, и переглянулись с гордостью за свою нежную и властную госпожу. Да, она истинная царица! Кто еще, кроме нее, мог бы так оберегать достоинство свое и своей свиты?
Между тем Марина с яростью оттолкнула Стефку, которая дрожащими от страха руками (причем было совершенно непонятно, кого она сильнее боится – государыни или мятежников) протягивала ей какой-то пышный наряд. Нашла время выставлять напоказ красоту своей пани, вот же дурья голова!
– Барбара! Подай мне черное платье! Самое простое! – приказала она и снова рявкнула на Стефку: – Сказано – одеваться!
Девушек вымело из комнаты как вихрем.
– Барбара, где Мустафа? – спохватилась Марина о своем арапчонке, подаренном ей отцом. Она выбиралась из вороха юбок и поворотилась спиной к Барбаре, которая проворно начала шнуровать лиф ее платья.
– Не знаю, его никто сегодня не видел. Может быть, спрятался где-то?
– Уж не убили ли, борони Боже? – пробормотала Марина, морщась, когда пани Хмелевская, расчесывавшая ей волосы, слишком сильно потянула щеткой. – Да не надо громоздить никаких кренделей, заплетите косу и сверните узлом, довольно будет на сегодня. Где же бедный Мустафа? Ведь эти москали почитают его за бесенка, как бы и в самом деле не убили! Lacrima Christi! А где же Димитрий, где мой супруг? Нет, что нынче за день, я не могу так много думать, так беспокоиться обо всех сразу!
Она прижала пальчики к вискам, как вдруг отворилась дверь и в комнату всполошенной стайкой вбежали фрейлины – как и прежде, почти не одетые.
– Что такое?! – закричали было в один голос Марина, Барбара и пани Хмелевская, но тут увидели Осмольского.
Янек влетел в комнату вслед за девушками, одним махом задвинул засовчик и только тогда повернулся к государыне.
– Беда, моя ясная панна, – выдохнул он. – Беда! Они сюда идут, тебя ищут, прячься! Беги через умывальню, спасайся!
В ту же минуту враз послышались удары в двери умывальни и в ту, через которую только что вбежал Янек.
– Бежать некуда… – пробормотала Марина, чувствуя, что ею опять овладевает ужас.
– Ну, может, обойдется, – с трудом улыбнулся Ян, видя страх царицы и жалея ее. – Сюда они войдут только через мой труп!
Он обнажил саблю, отшвырнул ножны, чтобы не мешали, и стал напротив двери. В ту же минуту грянул залп со стороны коридора, и от двери полетели щепы. Пронзительно вскрикнула пани Хмелевская и начала оседать на пол.
– Ванда! Боже мой, Ванда ранена! – взвизгнула Марина, увидев, что седые волосы фрейлины окрасились кровью. – Одна из пуль попала в нее!
Марина кинулась к Хмелевской, подхватила ее, пытаясь удержать, но не смогла и вместе с подоспевшей Барбарой осторожно опустила тяжелую пани Ванду на пол. Рядом попадали девушки – никто из них не был ранен, однако они береглись от новых выстрелов, а иных просто не держали от страха ноги.
И тут вдруг Марина сообразила, что Ян Осмольский находился еще ближе к двери, чем Хмелевская. Не ранен ли он, не упал ли?