Царица Пальмиры
Шрифт:
— Ты хочешь сказать, мама, что если Зенобия уцелеет после суда империи, я должен вновь завоевать место возле нее, которое я потерял, и только тогда смогу принимать какое-то участие в жизни моей дочери?
— Да, Марк, я именно это хочу сказать. Полагаю, дав волю гневу, ты ничего не добьешься.
— А что если она разлюбила меня?
— Тогда тебе придется начать все с самого начала, — спокойно ответила Дагиан.
— Ты, похоже, на ее стороне, — изумился он, несколько раздраженный.
Дагиан улыбнулась, ее прелестные голубые глаза заблестели.
— Я никогда не встречалась с этой дамой, но мне нравится, что я о ней слышала. Думаю,
— Но почему ты уверена, что я женюсь на ней после того, как она была любовницей императора? Дагиан усмехнулась.
— Вы, мужчины, так тщеславны в том, что касается вашей удали! Неужели боишься, что тебя будут сравнивать с Аврелианом, сын мой? Раз уж вы с Зенобией зачали дочь, я уверена, сравнение уже сделано. Однако, возможно, ты не желаешь знать его результаты!
— Мама!
Он был явно смущен ее откровенностью. . — Я уверена, Марк, если ты простишь Зенобию за то, что она была пленницей Аврелиана, она простит тебе его племянницу.
— Но ведь я никогда не прикасался к Кариесе! — запротестовал он.
— Для Зенобии не имеет значения, прикасался ты к ней или нет. Ты женился на ней, а это гораздо хуже.
Марк горестно вздохнул, и Дагиан оставила его наедине со своими мыслями. Он хороший человек, ее сын. Она знала, что он умен во многих вопросах. Однако в том, что касается мужчин и женщин, Марк — тупица. Ничего, он образумится. Дагиан решила, если только сенат не приговорит царицу Пальмиры к смерти, она постарается соединить Зенобию с Марком.
Двумя днями позже Аврелиан вместе со своей армией уже стоял за стенами Рима. Император сразу же направился в сенат, и его приветствовали как героя. В честь его победы над Пальмирой было приказано устроить торжество. Один довольно напыщенный сенатор. Валериан Хостилий, предложил, чтобы центральным событием дня стала публичная казнь царицы Пальмиры в Колизее.
— У нее ведь репутация воина, — закричал он голосом, по звуку напоминающим флейту. — Давайте оденем эту варварскую царицу в львиные шкуры, дадим ей золотое копье и заставим сражаться со стаей диких зверей! Что это будет за спектакль для народа, цезарь!
Аврелиан зевнул, а потом оглядел сенат.» Что за тупое стадо!«— подумал он.
— Очаровательное предложение. Валериан Хостилий, — сказал он. — Но царица Пальмиры уже поплатилась за свое опрометчивое восстание. Осознав свою ошибку, она стремилась оказывать нам помощь.
— И все же вы были вынуждены разрушить город, цезарь.
Почему же?
На этот раз оратором был Марк Клавдий Тацит, старый, но поднаторевший в спорах сенатор. Мнение Тацита имело большой вес в решениях сената.
— Я уже отправил юного царя Пальмиры Вабаллата в ссылку в город Кирену. Мы вместе с царицей выехали из Пальмиры в Антиохию. К несчастью, младший сын царицы, царевич Деметрий, не мог примириться с поражением и вместе с несколькими юными друзьями спровоцировал повторное восстание. Царица не виновата в этом. Она вернулась вместе со мной в Пальмиру, и мы свершили свою месть. Прежде чем мы выехали из города в первый раз, она прилагала все усилия, чтобы остановить безрассудные действия своего младшего сына.
— Так вы думаете, она не заслуживает смерти? — спросил Тацит.
— Думаю, нет. Она ведь всего лишь женщина, — с презрением сказал Аврелиан. — Это совет должен был руководить ею, так как царь, ее сын, совсем мальчик. Я казнил членов совета за неисполнение своего долга, но царица
Тацит обернулся и посмотрел на своих товарищей-сенаторов.
— Благородный сенатор Хостилий предложил, чтобы мы устроили смертельный спектакль с участием царицы Пальмиры. Я не согласен с ним и поддерживаю мнение императора. Эта женщина была для Рима достойным врагом, но теперь она побеждена, ее родина уничтожена, младший сын погиб. Она поплатилась жизнью царевича за свое безрассудство. Теперь давайте покажем всему миру благородство Рима. Удалим ее на одну из государственных вилл в Тиволи после того, как завершится триумф императора. Она проживет там остаток дней, всеми забытая, а разве может быть худшее наказание для той, которая некогда была столь могущественной?
— Но ведь народу нравятся хорошие спектакли! — запротестовал Хостилий.
Тацит Приподнял кустистую седую бровь.
— Народу? В самом деле? — спросил он.
Раскаты хохота эхом прокатились по всему залу, и тут же весь сенат пришел к соглашению. Хостилий снова опустился на скамью, чувствуя себя дураком и жалея, что вообще открыл рот.
— Тогда решено, — подвел итог Аврелиан. — Царице Пальмиры будет назначена пенсия, и она удалится в Тиволи.
— Согласны! — в один голос заявили сенаторы, и улыбающийся Аврелиан покинул их.
Император поспешил в свой дом на холме Палатин, Ему не терпелось поскорее увидеть Ульпию и узнать новости о ребенке Кариссы. Однако его жена не стояла в дверях, чтобы приветствовать его. Она, больная, лежала в постели. Аврелиан вошел в спальню Ульпии, я ее вид потряс его. Она всегда была женщиной крепкого телосложения, но теперь лежала худая и изнуренная.
— Дорогая, как ты себя чувствуешь? — спросил он, и его голос был полон нежности.
Ульпия радостно улыбнулась ему и протянула руки.
— Мне нездоровилось, муж мой, но теперь, когда ты рядом, я поправлюсь. Не волнуйся.
— А Кариеса навещала тебя? Как она? Кто у нее родился, мальчик или девочка?
По бледному лицу Ульпии Северины пробежала тень.
— Кариеса мертва, — прямо сказала она. — Она умерла во время родов, несмотря на то что мы позвали лучших акушерок. — А ребенок?
— Ребенок родился мертвым, и хвала богам, что так случилось. Она носила в чреве невероятно страшного монстра, мой господин.
— Несчастная Кариеса! — произнес Аврелиан, но в тот момент он думал о Марке Александре Бритайне. Марк и Зенобия!» Клянусь богами, — думал он, — Марк не получит ее! Она принадлежит ему, и он не собирается отпускать ее! Он любит ее! Он влюблен в первый и единственный раз за всю свою жизнь, и это чувство одновременно возносит его на небеса и низвергает в ад «. Вдруг он заметил, что Ульпия пристально смотрит на него.
— А ты, моя дорогая, очевидно, нездорова, — озабоченно произнес он. — Тебя осматривал врач?
Она кивнула, и на глаза ее навернулись слезы.
— Я обращалась к трем докторам, и все они сказали одно и то же. У меня в груди язва, и я умру от нее.
— Как давно ты больна? — спросил он. — Почему ты не написала мне об этом?
— Я заболела вскоре после смерти Кариссы. Я не писала тебе по той же самой причине, по которой не писала о смерти Кариссы. Кариеса умерла, и ни ты, ни кто-нибудь другой ничего не могли сделать, чтобы предотвратить ее смерть. Мне тоже предстоит умереть, и это неизбежно. Однако врач уверил меня, что я доживу до твоего возвращения домой, поэтому я не видела необходимости беспокоить тебя.