Царица Савская
Шрифт:
— И ты предполагаешь, что его корабли пожелают делать там остановку.
— Забудь пока о кораблях. Мы можем на паромах отправить товары в Пунт, а оттуда — караванами до Египта.
Спаси свое царство.
— Египет не станет иметь с нами дело, они напрямую связаны с Соломоном, — сказала я, поднимая взгляд на того, кто озвучил последнее. Кхалкхариб.
— Но кто сказал, что он вообще готов вести с нами дела? Он начал свою авантюру, не послав нам ни письма, ни посольства, ни даров!
Но, так или иначе, нам придется
Ниман покачал головой.
— Кхалкхариб прав. Дело идет к войне.
— Он будет вести с нами дела, — сказала я.
— Легче сказать, чем сделать! — Кхалкхариб замотал головой, словно я сказала неимоверную глупость. И в первый раз с тех пор, как я вошла в зал, мне захотелось отвесить ему пощечину.
— А что, если он не согласится? — спросил Ниман.
— Мы заставим его согласиться.
— Каким образом? — настаивал Кхалкхариб. — У нас нет рычагов давления. Он получает все выгоды и ничего не теряет. Так что нам делать — засыпать его пустыми словами или плакать, как дети? Нет. Мы ответим силой.
Пусть ты, как ты и сказала, не испытываешь нужды в товарах внешнего мира. Тем самым ты лишаешься его новшеств, и Саба окажется безнадежно отставшей, если не при твоей жизни, то при жизни будущих поколений.
— Мы должны позвать жреца и бросить жребий, — сказал Ниман.
— Жребий! — согласился Кхалкхариб.
Я покачала головой. Я никогда не видела трех стрел с пометками «Делать», «Не делать» и «Ждать». И не желала их видеть.
А потому поднялась на ноги.
— Советники! Вы быстро решились на войну. Но Саба не знала войны — настоящей войны — со дней правления моего деда. Наша поспешность лишь выкажет наше отчаянье, а не подарит нам время. Вы говорите о годах, которые готовы провести, пытаясь сплотиться с врагами царя со всех уголков континента. Вы собрались подкупать их дорогими дарами, в то время как наши караваны будут ходить без прибыли. Подобная война не повредит Соломону, на стороне которого армии Египта и Финикии. Она навредит лишь нам. Пусть сам фараон слаб, но Египет заполнен ливийскими наемниками. Царь Финикии стар. Но у них есть еда лишь благодаря Соломону. Он поставляет им медь и железо. В нас говорит гордость, но есть и другие способы преуспеть, помимо войны с тремя нациями. Когда дожди заполняют сухое русло, мы боремся с ними или используем эти воды себе во благо?
— Да, но то наши воды. А это не наши корабли.
Я подошла к середине стола.
— Ему хватило умения превратить финикийцев в свое оружие. Он хочет отрезать Сабу и напрямую вести дела с подчиненными ей царствами. На его месте я поступила бы точно так же.
Тишина.
— Я вижу в этом новую возможность для нас. Далекие рынки и импорт экзотики, который может прибыть к нам не только на верблюдах, наших кораблях пустыни, но и на кораблях по морю.
Кхалкхариб едко рассмеялся.
— Все это очень неплохо! Вот только у нас нет флота из финикийских кораблей.
— Нет. У нас нет. Но есть у него.
Вахабил покачал головой.
— Даже будь он благосклонно настроен — что очевидно не так, — у нас ни единого порта, подходящего для того, чтобы в нем разместить настолько большие корабли.
— Тогда нам нужно построить порты.
— На это уйдут годы.
— Меньше лет, чем на войну, если постараться. И в то же время наши караваны продолжат мирно ходить между рынками. Возможно, что с большей прибылью, чем когда-либо.
— Но откуда нам взять столько рабочих? Наши племена заняты на полях и сборе благовоний, укрепляют каналы, пасут стада и трудятся на городских работах…
— Поэтому нам нужно договориться о наемном труде. Израильский царь сделал то же с Хирамом и Финикией. Разве мы не способны договориться? Ты сам сказал, что корабли — корабли, способные принять на борт сколько? Сотни людей? — уже сейчас строятся в его заливе. Эти люди способны помочь нам расширить готовые порты. Каждый порт даст возможность продать такое количество товара, с которым не справится ни один наземный караван.
— Но отчего ты думаешь, что царь израильтян вообще захочет иметь с нами дело? — спросил Кхалкхариб.
Я рассмеялась и сжала ладони.
— Уважаемые, мы самый убедительный из народов. Я могу сказать вам, что нас поддерживают самые грозные боги. Могу сказать, что наши советники невероятно проницательные политики. Все это правда. Но в данном споре есть и более весомый аргумент. Царь Израиля жаждет роскоши. Он ревниво стремится к лучшему в этом мире. И у него есть флот, которым можно расплатиться за лучшее. А потому мы убедим его тем самым, чего он больше всего на свете желает: богатствами. Он согласится, поскольку не может позволить себе не получить благовоний Хадрамаута и потерять все золото Пунта. Покуда храмы возносят молитвы богам, покуда мертвых готовят к их погребению, покуда ценится в мире золото, будут существовать и рынки богатства Сабы. И мы — как объединенное царство — куда более лакомый кусок, чем наши части по отдельности, с нами можно договориться на более выгодных условиях, чем могут предложить Хадрамаут или Пунт.
Вахабил рухнул на скамью.
— Моя царица, насколько я слышал, гордость царя не уступает его коварству. Ты говоришь о царе, к которому ты отказалась отправить посольство, царе, который пренебрегает нами с тех пор, как ты взошла на трон.
— Тем больше он будет заинтригован, когда посольство к нему прибудет.
— Пусть так, но царь известен как правитель, способный впечатлять других настолько, что люди просто перестают видеть иные пути, кроме его собственных. Говорят, что он владеет волшебством своего бога.
Я вновь рассмеялась.
— Вахабил, неужели ты действительно в это веришь?
Он покачал головой.
— Я долго говорил с Тамрином, которого знал много лет как человека крайне стойкого. Но даже он страдает, когда царь отказывает ему во внимании, и расцветает, когда тот проявляет хоть каплю внимания, словно тот царь для него само солнце. Какое посольство ты можешь послать, чтоб сравниться с царем своей мудростью, кто выстоит, если все разговоры о нем — правда?
— Посольство, которому он не осмелится отказать, — сказала я. — Саму себя.