Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского
Шрифт:
– Погляди! – У Ольги Яковлевны глаза тоже были на мокром месте.
Распахнул Андрей Григорьевич запретную дверь – Боже ты мой! Вася в углу, коленями на горохе, а учитель ищет в чане с водой розгу погибче.
Андрей Григорьевич к барыне. Барыня подхватилась и во флигелек. Васю на руки, немца кулаком по роже:
– Высечь мерзавца и пусть катится на все четыре стороны.
Немца, на радость дворне, высекли розгами, приготовленными для милого Васеньки, но деньги заплатили и даже дали лошадей до Тулы.
И вот она – свобода! Корневище древней ветлы удобнее дивана. Зеленый
Сидя на корневище ветлы, Васенька глядел на бочажки Семьюнки, на Выру, а дальше Ока. Ока на себе корабли носит. Васенька пытался представить все русские реки, струящиеся, и напористо текущие, и мчащиеся без удержу. Коли столько вод соединится в одно – впрямь ведь будут ужасны, ужаснее самого океана.
И очень нравилась Васеньке еще одна строфа из «Дитирамба»:
Тщетно буря возвеваетДерзкий рев из глубины;Море новы открываетНам среди валов страны.Наступают россы пышно,Имя их и тамо слышно.Васенька представлял себе пышно наступающих россов: Афанасия Ивановича, Андрея Григорьевича, – белёвского полицмейстера, белёвскую пожарную команду в медных касках.
– Имя их и тамо слышно! – восклицал Васенька с восторгом, и ему казалось, что слова эти он сам сложил одно к другому.
Отставка перед школой
В ноябре 1790 года тульский наместник Михаил Никитич Кречетников призвал на службу сердечного своего друга Афанасия Ивановича Бунина. Афанасию Ивановичу исполнилось семьдесят пять лет, но старости ни в костях не чувствовал, ни в крови.
Бунины наняли на три года дом на Киевской, на главной улице Тулы, перевезли мебель и все семейство, не забыли Елизавету Дементьевну и Андрея Григорьевича с Ольгой Яковлевной.
Из Мишенского ехали санным путем. Санный путь как сладкий сон.
А в Туле своя сказка. Крепость с башнями, Триумфальные Екатерининские ворота, генеральские дома.
Дом Буниных тоже был генеральский, принадлежал директору ружейных заводов Жукову.
В первое городское утро Афанасий Иванович пригласил Васю в кабинет. Сам в красном мундире, при орденах.
– Примерь-ка, друг мой! – Домашний портной по имени Лука, по прозвищу Выпивоха,
Шил на глазок, но ни единого изъяна не сыскал Афанасий Иванович в работе кудесника иглы.
– Отменно, Лука! Скажи Елизавете Дементьевне: отпускаю тебе четверть вина. Но пить по чаре в день.
– По две бы, – поклонился Лука.
– По три! – расщедрился Афанасий Иванович. – Ну а нам, друг мой Васенька, пора на службу. Ты у генерал-поручика, у Михаила Никитича, младший адъютант. Заодно подадим прошение об отставке. В дворянскую тульскую книгу тебя записали, чего еще нужно? Седьмой год, пора браться за учебу.
В тот же день прапорщик в отставке Василий Андреевич Жуковский был принят в пансион Христофора Филипповича Роде.
И опять пошли печали. Новый воспитанник оказался самым младшим в пансионе, к тому же ребята проучились пять месяцев, наверстывать программу надо по всем предметам.
Афанасий Иванович пригласил для Васи в домашние учителя Феофилакта Гавриловича Покровского, преподавателя Главного народного училища, любимца просвещенной Тулы. Покровский слыл за поэта и мыслителя. Статьи в журналах подписывал не иначе как «Философ горы Алаунской».
Первый урок в доме Буниных Феофилакт Гаврилович дал ученику в присутствии Марии Григорьевны и Варвары Афанасьевны, приехавшей к матушке в гости. Начал с декламации стихов Михаила Никитича Муравьева, наставника цесаревича Александра. Прочитал «Избрание стихотворца»:
Природа, склонности различные вселяя,Одну имеет цель, один в виду успех;По своенравию таланты разделяя,Путями разными ведет по счастью всех.…Я блеском обольщен прославившихся россов,На лире пробуждать хвалебный глас учусьИ за кормой твоей, отважный Ломоносов,Как малая ладья, в свирепый понт несусь.Варвару Афанасьевну Юшкову Покровский тотчас очаровал. Явила к чтецу свою высокую милость и Мария Григорьевна: Михаилом Матвеевичем Херасковым пронял:
Не славь высокую породу,Коль нет рассудка, нет наук;Какая польза в том народу,Что ты мужей великих внук?От Рюрика и ЯрославаТы можешь род свой произвесть,Однако то чужая слава,Чужие имена и честь.…Раскличь, раскличь вздремавшу славу,Свои достоинства трубя;Когда же то невместно нраву,Так все равно, что нет тебя.Славу Васеньке кликать было рановато, и учителю с отроком сделалось скучно, едва они остались один на один. Васенька немножко окаменел, учитель же, погруженный в свои заоблачные материи, принял его за безнадежного тупицу.