Царская свара
Шрифт:
Иван Антонович сильно оторопел от такого предложения — он думал совершенно иначе, считая, что обрушить репрессии полезнее. А княжна продолжила говорить, старательно и умело лаская.
— Голицыны Гедеминовичи, хотя крови Рюриковичей от жен в браках достаточно. Да и наш княжеский род еще силен. У вас братья и сестры есть — породнитесь, опутайте родственными связями. И тогда князья не злобствовать на прошлое станут, простите, за худородность бояр Романовых высказываясь. Кровь Рюрика в жилах ваших сыновей течь будет, как и Карла Великого, первого императора франков и германцев, что вам от родителя принца Антона-Ульриха досталась!
Иван Антонович мысленно прикинул варианты — «она отнюдь не дурочка, соображает в раскладах изрядно. Надо подстегнуть
— Мыслю, статс-дамой, княжна, быть вам дальше невместно. Советы ваши уместны и полезны — над оными я подумаю. А потому жалую вас гофмейстериной Двора нашего. А как взойду на престол отчий, то после женитьбы своей, вы высший пост при нем займете — обер-гофмейстериной пожалую за службу ревностную. И мужа генеральством! Надо только победить врагов моих, слишком неопределенна пока ситуация, но силы наши растут с каждым часом, с каждой минутой…
Тут Иван Антонович осекся, понимая, что от нежных ласок княжны он снова возбудился. На лицо наполз румянец — восставшая плоть требовала продолжения «банкета». Мария Семеновна от этого зрелища отнюдь не смутилась, наоборот, ему даже показалось, что изрядно обрадовалась. И пальчики женщины стали шаловливыми.
— Государь, возьмите меня снова, я так желаю этого. Ощутить ваше семя в себе, его теплоту. И нежнее, Иоанн Антонович, я от вас не убегу и не спрячусь. Я тут вся ваша, душой и телом, владейте мной, не торопитесь и насыщайтесь, государь…
Глава 10
Кронштадт-Петербург
Член адмиралтейств-коллегии
Адмирал и кавалер Иван Талызин
после полудня 6 июля 1764 года
— Напрасно ты так, Петр Андреевич поступил, опрометчиво. Хоть отец твой мой старый друг, но попадись ты в руки мои — не помилую! Теперь головной боли Полянские мне добавили! Не думал, что мятежниками окажутся, присягу императрице отринув!
Адмирал Иван Лукьянович Талызин прошелся по палубе бомбардирского корабля «Самсон», который избрал на переходе от Кронштадта до Шлиссельбурга своим флагманом. За ним должны были выйти единственный находящийся в готовности 32-х пушечный фрегат «Парис» и две яхты, «Ораниенбаум» и «Петергоф» о дюжине пушек каждая. И хотя «Самсон» по числу орудий был слабее фрегата, вот только на нем стояли две пятипудовые мортиры и две трехпудовые гаубицы, каждая из которых могла доставить крепостным стенам и сооружениям Шлиссельбурга куда больше бед, чем полный бортовой залп фрегата из 12-ти и 6-ти фунтовых пушек. Последние, впрочем, имелись и на «Самсоне» — ровно десять, да еще дюжина трехфунтовых фальконетов, считать которые за полноценные пушки опрометчиво. Точно такие же орудия стояли и на яхтах — принести пользу в обстреле толстых каменных стен шестифунтовые стволы, понятное дело, не могли. Их ядра просто отскочат от стен.
Однако в Петербурге к отряду должны присоединиться вооруженный гукор и три транспорта, на которые были приняты два десятка осадных орудий и мортир, а также довольствие и фураж для выступивших против мятежников батальонов и эскадронов лейб-гвардии. Десятитысячный корпус вышел из столицы налегке, и флотскому отряду требовалось поспешать, благо ветер был попутным и нагонял воду из залива в Неву.
Известие о «шлиссельбургской нелепе» застало Ивана Лукьяновича врасплох. Два года тому назад старый моряк принял активное участие в подготовке переворота 28 июня, что завершился возведением на престол императрицы Екатерины II Алексеевны. В те суматошные дни он вовремя отплыл в Кронштадт и вовремя арестовал там прибывшего от Петра Федоровича генерала Девиера. Моряков удалось привести к присяге на верность императрице, хотя многие матросы роптали, а некоторые офицеры показывали свое, если не возмущение, то недовольство переменой власти.
И вовремя!
В полночь на первое июля из Петергофа подошла галера,
Рисковал, конечно, страшно!
Случись что иное, и его, как мятежника, повесили бы на нок-рее флагманского корабля, как нарушившего присягу с крестовым целованием. Но пронесло, оказался в стане победителей! За что был обласкан матушкой-царицей двумя тысячами рублей и синей лентой святого Андрея Первозванного — редкостная для любого сановника награда, а для моряков, постоянно обделяемых орденами, тем более.
И вроде бы все спокойно, положение прочное, ибо адмиралы Полянский и Кашкин, что заслуг имели не меньше его, а то и побольше, вовремя померли. Первый совсем недавно, а второй еще в апреле, не дождавшись своей отставки. Фактически сейчас возглавляет Адмиралтейств-коллегию, императрица ему полностью доверяет, а тут такой конфуз вчера случился, отчего карьера может рухнуть бесповоротно.
Все началось с прибытия галеры «Саламандра», что четвертого числа вечером вместе со скампавеей «Ласточка» вышли из столицы в Шлиссельбург, приняв князя Орлова с двумя братьями и почти двести конногвардейцев и измайловцев в качестве десанта. Как понял адмирал из суматошного доклада — там восстал Смоленский полк и освободил из «секретного каземата» одного узника, который оказался императором Иоанном, свергнутым с престола младенцем 23 года тому назад.
Часть гвардейцев убили восставшие, но большинство присягнули новоявленному императору, как и экипажи двух галер. Затем «Саламандра» (скампавея осталась на Ладоге) двинулась в Кроншдадт обратно. По пути, с нее высадились в столице гвардейцы, что стали читать манифесты о воцарении Иоанна Антоновича и наводнили Петербург возмутительными слухами, порочащими императрицу.
Прибыв в Кронштадт, капитан-лейтенант Полянский соблазнил своего родственника, капитана полковничьего ранга Петра Андреевича, что держал командование над 66-ти пушечным линейным кораблем «Ревель», возмутительным «Ивашкиным манифестом». Хорошо хоть с него успели сбежать два офицера, не поддавшиеся на измену, и успевшие предупредить о мятеже. На батареях фортов удалось выступления подавить в зародыше, но открыть огонь по восставшим кораблям не успели — к «Ревелю» присоединился пусть ветхий, но не менее мощный по пушкам «Ингерманланд». Да и сомневался Иван Лукьянович, что форты стали бы стрелять — в голову никому не могло прийти, чтоб одним русским морякам под Андреевским флагом, сражаться со своими сослуживцами.
Бред кошмарный!
Два линейных корабля второго ранга, подняв белопенные паруса, вышли в залив и направились к Выборгу по фарватеру, с ними увязалась галера и маленький гукор, тоже восставший.
Адмирал Талызин при таком известии пришел в ужас — в главной базе флота не осталось ни одного линейного корабля, находящегося в действительном плавании. Все дело в том, что после войны с пруссаками, в целях экономии, каждым летом в море решено было выводить полудюжину линейных кораблей, один-два фрегата, с дюжину мелких парусных судов. На них проходили обучение гардемарины, кадеты и рекруты. Все остальные корабли застыли в гаванях, уткнувшись пустыми мачтами, как острыми спицами, в непривычно голубое небо, обычно хмурое.
Потребуется не менее месяца, чтобы оснастить и вооружить все эти корабли, возникни нужда в случае войны. Да еще придется набрать на каждый больше половины команды. В Кронштадте остались лишь небольшие суда, типа яхт и гукоров, один старый фрегат и относительно новый бомбардирский корабль. Три линейных корабля находились в Ревеле, еще один, «Святой Петр», бросил якоря в Выборгском заливе, где находился шхерный флот из четырех десятков галер и скампавей, половина из которых вышла в летнее плавание и обеспечена командами.