Царская свара
Шрифт:
Хотинский комендант Колчак-паша был настолько потрясен разгромом, что сдал крепость на милость победителя, не дожидаясь отчаянного штурма. Свидетелями тех памятных дней в полку оставалось пять заслуженных сержантов и подпрапорщиков, тогда бывших недавними рекрутами, еще юнцами. Брить таковым лбы еще было непринято, чтобы отличать дезертиров — из рядов русской армии бежали сотнями, страшась нелегкой военной службы. А он сам, тогда новик, как сказал отец, испытывал чувство гордости за полк, в который попал.
С родными ладожанами он и прошел долгую войну с пруссаками уже командиром роты — Гросс-Егерсдорф и Цорндорф —
Впрочем, ворчать «о добрых старых временах» любят постоянно их очевидцы, с каждым годом все больше приукрашивая их в своей памяти. А потому искренне горевали о судьбе «воеводы», чуть не сгинувшего на плахе, и навечно сосланного в Сибирь.
Учитывая преклонный возраст Христофора Антоновича, Плещеев не сомневался, что там он и сгинул, а могила давно покрыта наметенным ветром сугробом. Но каково было удивление капитана, когда два с половиной года тому назад шефом полка император Петр Федорович назначил фельдмаршала Миниха — тот с годами совсем не изменился, такой же крепкий, суровый, решительный, а парик хорошо седину скрывал. И память великолепную «воевода» проявил — скоро стал Кирилл Андреевич командиром батальона, чин секунд-майора ему присвоили.
Но тут случился переворот, вызвавший в полку крайнее неудовольствие — не всем нравилось, что гвардия так играет с российским престолом, отстранив законного императора (а то и убив его, как поговаривали втихомолку), и возведя на него немку, никаких прав на то не имевшую. Выплаты жалования стали нерегулярными и не полными, а то по полгода вообще ничего не выплачивали, зато на работы чуть ли не треть армии перевели. Так и оказался он с неполным батальоном (рекрутов на пополнение не присылали совершенно) в здешних лесных и болотистых краях, а солдаты заменили свои ружья — на лопаты и топоры.
Только егерская команда, созданная в конце войны с пруссаками по опыту неприятельскому, занималась привычным делом — отлавливала по лесам разбойников и дезертиров, коих тут развелось до безобразия, белым днем нагло шалили на дорогах, шпыни ненадобные.
Шефа полка снова отстранили, таким «осколкам» времен грозной царицы Анны не доверяли, а сам Плещеев стал задумываться о выходе в отставку, надеясь на премьер-майорский чин и прибавку к пенсии — все же более четверти века честно отслужил.
Но в последние дни в судьбе все перевернулось обратно с ног на голову — теперь императором Иоанн Антонович, внук Анны Иоанновны, шефом полка снова стал фельдмаршал Миних, не забывший его. И вчера Христофор Антонович сам приехал сюда, дал грамоту от самодержца на вожделенный чин, а потом в тайне изложил диспозицию.
Не хотелось Кириллу Андреевичу воевать со своими, но куда деваться — гвардия возвела «царицу Катьку» на трон, и собралась покарать их в форштадте Шлиссельбургском, поддержавших законного государя Иоанна Антоновича, которого старый фельдмаршал из темницы вызволил. И перспективы изрядные появились — родной полк принять под командование с чином полковничьим, а там уже до бригадирства, а потом и до генеральского чина совсем близко — буквально рукой подать.
Предупредил фельдмаршал, что войска царицы либо по реке пойдут, либо с той стороны переправу через Неву учинять. С этим премьер-майор согласился, тут было удобное место — и не близко от шлиссельбургской крепости, и недалеко от нее. Всей дороги останется на три часа неспешного марша, солдаты не устанут и с хода могут батальоны в боевые порядки развернуться. Именно тут ему приказали не оборону организовать, а засаду, что сильно удивило Плещеева — так воевать не приходилось еще.
Однако помыслив, майор пришел к выводу, что фельдмаршал прав в своем замысле — место для переправы удобное, луг близ деревеньки, твердая земелька, не заболоченная, дорога на Шлиссельбург рядышком. И принялся дело вершить — благо сил под рукою оказалось изрядно, фельдмаршал не поскупился, дополнительно выделил драгун с полевыми орудиями. Да и местных мужиков согнали, что работали за совесть после выплаты рублей полновесных, да к присяге императору Иоанну Антоновичу всех подвели, да царский манифест крестьянам прочитали.
Тракт за ночь солдаты перекрыли засеками, благо с топорами русские солдаты с детства дело имели. Там выставили четыре трехфунтовые пушки, прикрытые тремя ротами фузилеров — вражеская кавалерия могла попасть в скверную историю, так как обойти препятствия было крайне затруднительно. За ними Плещеев расположил сикурс — роту гренадер и драгунский эскадрон, что выслал разъездами далеко вперед половину одной из рот.
По берегу реки, укрывшись за густыми кустами и камышовыми зарослями, растянулись две фузилерных роты, в самой деревеньке за сараями установили четыре шестифунтовые пушки, которые могли обстреливать сузившееся здесь русло прежде широкой Невы — картечи и ядер было в избытке, а канониры опытные.
К тому же на правый берег переправили всю егерскую команду целиком, что должна была тревожить неприятеля с началом баталии, стреляя по бивакам — а что их разобьют, то сомнений на этот счет не имелось, армейские порядки давно известны.
Всем был отдан строжайший приказ — сидеть тихо, и неприятелю на глаза не показываться. Что такое засада многие понимали, приходилось сиживать в таких, но силами малыми, а тут усиленным батальоном. Но как то справились, и к вечеру успели все подготовить, как на реке появилось множество гребных и парусных судов. А на тот берег выехали вначале кирасиры, а потом потянулись густые батальонные колонны Семеновского полка — солдаты, уставшие на марше от самой столицы, валились на траву, чуть шатаясь подходили к котлам с кашей…
Вот уже полчаса майор Плещеев боялся дышать полной грудью, опасаясь, что у кого-то из ладожан не выдержат нервы, и кто-то или покажется на берегу, либо выстрелит по начавшим переправляться семеновцам. К их берегу устремилось чуть ли не полтора десятка посудин, весла вспенивали свинцовую воду Невы. Гвардейцев набилось там много — не протолкнуться — одни головы торчали в шляпах.
— Еще немного, еще подождать…
Майор сглотнул и посмотрел на барабанщиков, что стояли за его спиной, прикрытые раскидистыми кустами. Лица у всех побледнели, стали суровыми — тяжко понимать, что придется стрелять по своим русским людям. Горестны мысли сии, но надо, долг и присяга велит, императору Иоанну Антоновичу данная паролем чести воинской.