Царские врата
Шрифт:
— Так сбегать за водкой-то? — вновь спросил человечек. — Тебе сейчас надо, пользительно. Да и у меня чтой-то голова с утра трещит.
Я сунул руку в нагрудный карман, нащупал деньги. Значит, не забрал Рамзан, в благородство играет. Отдать что ли их этому бомжу? Все равно они мне больше не пригодятся. Зачем, какой от них прок? Грязь, мерзость, жало ядовитое, отрава. Погибель души. Кровь на них проступает. И мне казалось, что они действительно жгут сейчас сквозь одежду мою грудь.
— Червончик-то хоть дай, — попросил бомж. — Это ведь я тебя сюда до
Я машинально вытащил какую-то часть денег и, не глядя, сунул ему в протянутую руку. Он даже ойкнул и испуганно перекрестился.
— Не надо столько-то, — промолвил бомж.
— Бери, бери. На помин души раба Божьего Николая.
Я встал и с трудом побрел в сторону метро. Человечек еще некоторое время сопровождал меня, поддерживая под руку и о чем-то радостно разглагольствуя, затем отстал.
Пока я ехал домой, равнодушно ловил удивленные взгляды пассажиров. Наверное, вид у меня был еще тот. Наконец, я очутился в своей квартире. И подумал, что Женя, должно быть, спит: стояла какая-то действительно мертвая тишина. Но когда вошел на кухню, она подняла от лежащих на столе ладоней голову и произнесла:
— Звонили из больницы. Отец умер.
Глава десятая
Нефёдовы и другие
Это уже потом, спустя какое-то время, сестра стала повторять, как заведенная:
— Его удавили, его непременно удавили, я знаю, я точно знаю…
А тогда я молча опустился на стул рядом с ней, в глазах потемнело. И тишина длилась, наверное, минут десять. Слышно было лишь, как часы на стенке тикают, спешат, а куда? Для него всё уже кончилось. Остановилось. Всё безумие, теперь иная жизнь, вечная.
Это мы здесь продолжаем биться о стекло мотыльками, а он уже вылетел. И мне все мои нынешние проблемы вдруг показались такими мелкими, ничтожными, не стоящими этого внезапно открывшегося страшного величия смерти. Только что я бился за Дашу на рынке, а теперь Рамзан выскочил у меня из головы. Словно мгновенно стерся. Да и она тоже. И Павел. И остальные. Осталась лишь сестра, и тут она начала вдруг повторять:
— Его удавили…
— Что ты такое говоришь? — спросил я, очнувшись. Она едва взглянула на меня и продолжила свою «песню»:
— Удавили, я знаю.
— Объясни толком! — мне пришлось как следует встряхнуть ее за плечи, потому что она сама выглядела невменяемой.
— Ночью, во сне, подушкой, — пояснила Женя. — Двое, санитар и нянечка. Он держал, она душила. Никто не видел, все спали. Их накачали лекарствами. Отца тоже. Он и не почувствовал даже, что дышать нечем. Две-три минуты — и всё. Легкая смерть, если вдуматься. Они там часто так поступают, ну, раз в месяц, когда больной смертельно надоедает. Один садится на ноги и держит за руки, вторая кладет подушку. Впрочем, он был привязан к койке.
— Да откуда тебе это известно? — закричат я. — Ты что, была там?
— Нет, — спокойно ответила сестра. — Но видела. Мне сон был, еще под утро. А когда из больницы позвонили, я всё и поняла, догадалась. Он тоже чувствовал, что умрет, вот и приходил.
— Фф-фу ты! — выдохнул я. — Теперь всё равно не узнаешь. Но не может такого быть, не верю.
Сказал так, а сам подумал, что вполне возможно. Он был совершенно беззащитен и полностью в их власти. Твори с такими больными что хочешь. Можно и удушить, за то что в коридоре пописал. Чтобы в следующий раз не возиться с тряпкой. И ударить можно, и подушку наготове держать. А я не спас. Я никого не могу спасти, вот и Дашу тоже. Никого. Потому что слаб. Нет, не в слабости дело, а в силе духа. У Павла-то он есть, а я… лишь пыжусь.
— Что у тебя с лицом? Опять подрался? — спросила сестра. — Как мальчишка, ей-Богу!
Я махнул рукой; не до того.
— Что же теперь делать будем? — Задал этот вопрос вслух. Сам я был в полной растерянности, надеялся только на сестру. Но она вновь стала говорить о том, что отца задушили. Видно, зациклилась на этой мысли. И вообще, судя по всему, находилась сейчас опять на грани нервного срыва. А ведь Юрий Петрович, доктор, предупреждал, что ей нужен абсолютный покой. А где его взять? Всё к одному навалилось. Так обычно и происходит: события стремительно разворачиваются, когда дело к концу идет. К какому концу? Что-то у меня в голове тоже стало всё путаться.
Но я чувствовал, что смерть отца — предвестник еще какой-то трагедии, ждать не долго осталось. К нам, Нефёдовым, она вновь постучится.
— Погоди, — остановил я сестру. — Сейчас нужно думать о том, как похоронить отца.
— Давай решать, — согласилась Женя. — Место на Пятницком кладбище у нас есть, кремировать, как маму, думаю, не будем.
— Нет, не по-христиански, — кивнул я.
Сестра вдруг стала очень рассудительной, а только что порывалась чуть ли не прокурору звонить, чтобы рассказать про свой сон-видение. Но ее спокойствие мне не нравилось, обманчивость ощущалась.
— Сейчас уже поздно, завтра нужно ехать в больничный морг, — продолжила сестра. — Позаботиться об обмывании. Всякие документы оформлять, договариваться с похоронным агентством. На всё это дня два-три уйдет. И об отпевании в церкви не забыть. Потом поминки. Кого пригласить — решим. Со временем, думаю, заказать памятник. Поговорю с Меркуловым, может быть, не откажется. Друг, все-таки. Единственный, на кого я рассчитываю.
— Попрошу Заболотного, чтобы помог с хлопотами, — сказал я. — В практических делах я полный нуль.
— Хорошо, он все же папе родственник, — согласилась сестра и о чем-то надолго задумалась, будто выключившись из нашего разговора. Даже глаза застыли.
Я вышел в коридор и, чтобы не терять времени, стал звонить Заболотному. Трубку снял Сеня.
— Штаб-квартира Императорского дома, княгини Марьи Гавриловны, — выспренно сказал он. — Секретарь Арсений Щеглов слушает.
— Где Миша? — выругавшись про себя, спросил я.
— Отсутствуют, — последовал короткий ответ, хотя он меня прекрасно узнал. Выпендривался или чудачил просто.