Царские забавы
Шрифт:
— Хворает, государь, малость… А так во всем крепка. Улыбается даже.
Государевы сани стояли запряженными, кони беспокойно размахивали гривами и нетерпеливо били копытами высохшую землю.
Поезд Иван Васильевич собрал огромадный: в Москву съехались воеводы из ближних городов и дальних волостей, и, словно длиннющей удавкой, Кремль был плотно опоясан заставленными санями.
Иван Васильевич постоял малость, сел в летние нарядные сани.
Свадебные сани, скребя полозьями, потащились вслед за лошадьми, которые никак не желали поддаваться узде и непременно хотели расшибить государя
У дома купца Василия Собакина свадебный поезд притормозил. Развернулась гидра полутораверстовым хвостом и заняла огромным телом многие улочки и переулки, а государевы сани, оставив громоздкое животное за околицей, степенно подкатили к Красному крыльцу. Лишенное венценосной головы, тело гидры словно вздрогнуло, а потом, смиривший с потерей, заполнило веселым смехом и бесшабашной удалью все пространство от Белого до Земляного города.
Купеческий дом переполошился, будто ужалила его гидра, и яд, рассасываясь по палатам, вытравил на двор не только отца с матерью, но и всю челядь.
Каравайники подскочили к государю с хлебом в руках.
— Милости просим, государь-батюшка, все глазки проглядели, тебя дожидаючись.
Отщипнул Иван хлеб и положил за щеку.
— Одарить невесту соболями, — наказал он подбежавшим стольникам.
Три дюжины дворовых слуг, сгибаясь под ношей мягкой рухляди, вошли в дом и разложили шкуры по лавкам.
— Ты бы, государь, отобедал, — попробовал удержать царя Василий Собакин.
Проглотил государь хлеб и отвечал:
— На свадьбе отобедаю. А теперь дочь покличь, Василий Юрьевич.
— Марфа Васильевна! — голосистым соловушкой звал купец дочь. — Выгляни, солнышко, государь приехал.
Из девичьей комнаты, поддерживаемая боярышнями по обе стороны, в сени вошла царевна. Марфа была худа, хворь проглядывала через ее тонкую кожу.
— Господи! — раздался невольный вскрик за спиной государя.
Подвели девицы Марфу Васильевну к царю и отошли в сторонку.
— Бледна ты, голубушка, — голос государя наполнился жалостью. — Выдержишь ли свадебку?
— Век этого дня ждала, Иван Васильевич, так неужто мне несколько часов не выдюжить?
— А теперь, девицы, под руки государыню возьмите… Да побережнее, это вам не охапка поленьев!
Боярышни бережно подхватили Марфу Васильевну под локотки.
Марфа Васильевна села в свадебные сани и утонула в соболиных мехах.
— Погоняй! — распорядился Иван Васильевич.
Санный поезд, подобно огромной гидре, втянул в себя множество щупалец-рукавов — мгновенно опустели переулки и улицы, давая простор праздному люду и прочим зевакам, — распрямился на владимирской дороге и потянулся лентой в сторону Кадашева.
В слободе государя дожидались после обедни.
В гостиную комнату приволокли две дюжины свечей, царское место обили ковром и обложили куницыным мехом, челядь облачилась в золотые кафтаны и принялась ждать.
Дважды с дороги прибегал скороход с вестью о том, что государь на
А когда в третий раз примчался гонец и сообщил о том, что государь всего лишь в версте от Кадашева, челядь встретила весть едва ли не равнодушно. Однако на всякий случай дворяне выстроились на крыльце, в коридорах запалили фонари, а каравайщики вышли на порог с хлебом.
На сей раз это был сам царь.
Поддерживаемый по обе стороны боярами, государь всея Руси осторожно сошел с саней. Бояре держали Ивана под локотки и шествовали гуськом по чину, разглядывая бритые затылки старших вельмож. Подле государя молодая краса со снежным ликом. Бухнулась челядь наземь. Так и пролежали, уткнувшись носом в пыль, пока Марфа Васильевна не спряталась в тени рундука Красного крыльца.
Стрельцы, подавив в себе искушение поглазеть на государеву невесту, опускали глаза, а если что и видели, так это длинный шлейф, который несли за Марфой две девчушки осьми лет.
Столы были накрыты, блюда расставлены, и бояре терпеливо дожидались, когда можно будет залить долгое ожидание хмелем.
Четверо стольников уже упились насмерть, и боярин Морозов, в назидание другим, велел наказать их торговой казнью — посрывали с молодцов шапки и отлупили плетьми при народе.
Ближние чины крепились как могли и вместо смородиновой настойки и немецкого портвейна хлебали квас, все более раздувая утробы.
Появление Ивана Васильевича все чины встретили как освобождение от воздержания, все ждали, как через полчаса сядут за столы и обильной трапезой наградят себя за вынужденный пост.
Иван Васильевич прошел в трапезную комнату, сгреб ворох куньих шкурок и, подложив под себя, удобно сел; рядом присела царица.
Бояре расселись починно, затолкав Малюту в самый угол, где жались худородные и дьяки.
Зато Шуйские и Кубенские впереди.
Восседали князья вольготно, отвоевав вокруг себя подпертыми локтями еще целый аршин белой скатерти. За царским застольем можно сполна отыграться над безродными выскочками, что посмели отобрать у потомственных бояр приказы и дворы. Нынче Рюриковичи сидели развалясь, каждый из них занимал столько места, сколько не высиживали трое подьячих.
Перед боярами на золотых блюдах стояли свиные головы, а худородные довольствовались заячьими потрохами; Рюриковичи пили белый портвейн, а московские дворяне запивали разваренный горох клюквенной наливкой.
Задвинуть бы худородных на край стола навек, так нет же, выползут! Окружат государя смердящей стаей, охмурят его, как похотливые отроки робкую девицу, нашепчут ласковых слов, а потом, словно послушного телка, поволокут за собой.
Царь и царица постились.
Негоже молодым за свадебным столом распускать брюхо. Иван Васильевич был не голоден — съел перед самой свадьбой кое-чего, а у Марфы Васильевны не было аппетита совсем. Была она бела, как воск, и напоминала угасшую свечу.