Царский двугривенный
Шрифт:
— А ты говорила, крысы, — засмеялась подруга.
Его вытащили и поставили на асфальт.
— А, вот это кто! — удивилась Таня. — Где Митька?
— Не знаю.
— Ты зачем в яме сидел?
— Просто так.
Хорошо еще, что он закрыл форточку. А то сразу бы догадались, что произошла кража.
— Значит, добровольно признаваться не желаешь? — спросила Таня.
— Не желаю.
— Ну и не надо. Я и так знаю.
Славик вздрогнул.
— Это не я… — сказал
— Остался для того, чтобы ночью открыть им ворота. Так?
— Так, — сказал Славик.
— А для чего ты должен был открыть ворота?
— Не знаю.
— Врешь! Все ты знаешь. Чтобы Митька со своими мальчишками стащил реквизит. Так?
— Так, — сказал сбитый с толку Славик.
— Вот видишь, мне все известно. Запомни: надо всегда говорить правду. Когда признаешься, на душе становится легче. — Она наклонилась и погладила его по голове. — Тебе сейчас легче?
— Легче.
— Вот видишь. А теперь скажи, зачем вам понадобился реквизит. Только не ври.
Славик растерялся. Он не понимал, что такое реквизит.
— Может, вы хотели поставить пьесу?
— Погоди, Танька. — Она присела перед Славиком, повернула его за плечи лицом к себе. — Ну да. Он.
— Кто? — спросила Таня.
— Послушай, как тебя звать?
— Славик.
— Это ты торговал ирисками?
Все стало ясно. Славик вспомнил и голос, и кепку с длинным козырьком, и имя женщины: Олька.
— Ну и торговал! А вам что? — сказал он заносчиво.
— Представляешь, Танька? — тихо сказала Олька и посмотрела на подругу долгим взглядом.
Они отошли и стали шептаться.
— Твой приятель, ты и веди, — упиралась Таня.
— Как же я поведу? — шептала Олька. — Мотрошилов увяжется. Ну, пожалуйста!
Поспорив, они вернулись к Славику.
— Твоя интеллигенция где гуляет? — спросила Таня недовольно. — В Заречной?
— Я думаю, да.
Они вышли на улицу, а Олька осталась во дворе.
Было темно. Свет фонаря мотался кадилом с одной стороны улицы на другую.
На той стороне, так чтобы видеть и ворота и крыльцо клуба, сидел на коновязи коренастый парень.
— Спать пора! — крикнула ему Таня.
— А тебе что за дело! — ответил он и, когда они порядочно отошли, добавил: — В купчихи подалась!
Он намекал на роль Кабанихи.
— И подалась! — крикнула Таня. — Чего бояться!
Славик догадался, что на коновязи сидел жених Мотрошилов.
Они свернули на Соборную улицу, прошли два переулка и вышли на Советскую.
Там горели два ряда фонарей, и было видно всю улицу и все вывески. Таня оглядела Славика, покачала головой.
— Чего особенного? — сказал Славик дерзко. — Носил
— А я ничего и не говорю, — ответила Таня спокойно. — Конечно, ничего удивительного.
Они долго шли молча, и Славик переживал, что все время дерзит замечательной вожатой. Подумав, он сказал примирительно:
— Вы, конечно, ничего не подумали, а другие могут подумать, что я лазил в подвал.
— Глупости! Зачем тебе лазить в подвал?
— Конечно, незачем.
— Ну, так нечего и болтать.
— Конечно, нечего. А другие бы подумали, например, — полез бумагу воровать.
— Что за чушь! Какую бумагу? Зачем? Какой ты все-таки дурачок.
— Почему дурачок. Бумагу можно продать на базаре, выручить деньги.
— Ну хорошо, хорошо.
Они подошли к реке, и Таня стала внушать Славику, чтобы при встрече с родителями он попросил бы прощения и объяснил, что ходил с ребятами в клуб носить декорации. Артисты играли так хорошо, что он просидел до конца пьесы и забыл про день рождения.
Когда проходили по мосту, Славик попросил:
— Товарищ вожатая, а вы не можете с нами остаться? Вам бы дали мороженого.
Она объяснила, что будет лучше, если Славик появится из темного леса один.
Они обошли поросший осокой заливчик и полянку с косматым стогом. У берега виднелись костры и слышались голоса.
— Лучше я домой пойду, — сказал Славик уныло.
— Струсил? Иди гуляй. Тебе сколько лет?
— Сегодня стало одиннадцать.
— Вот видишь. Пионерский возраст. А ты трусишь. Скажи, что ты пионер.
Славик даже остановился.
— А мне в пионеры можно?
— Конечно. Приходи завтра с Митей на сбор. Будешь пионер — тебя никто пальцем не тронет. Пусть попробуют.
— А пионеру можно водить голубей?
— Пионеру нельзя торговать ирисками. Нельзя спекулянничать. Это запомни. Кто там?
Они остановились. В темноте маячила Соня. Чтобы доказать, что нет ничего страшного, Славик вежливо поздоровался с девочкой и спросил:
— А ты почему одна?
— Потому что одна. Уходи… Ты зачем вырядился? Как нищенка.
Вид у Славика был ужасный. Чулок опустился. В петельке болталась оторванная подвязка. Вместо новенькой белоснежной матроски свисали сырые, вымазанные плесенью и ржавчиной лоскутья. А главное украшение — синий воротничок с полосками — потерялось. Славик совсем упал духом.
Славик хотел посоветоваться с Таней, не стоит ли выстирать матроску в реке, но там, где была вожатая, чернело кривое дерево.
— Мы носили декорации, — сказал он нерешительно. — Вот и перепачкался. А чего бояться!