«Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 1
Шрифт:
Именно сюда бежавшие от ужасов революции русские люди снесли в 1919–1922 гг. многие фамильные ценности. Не были исключением семьи князей Юсуповых и Орловых.
Из этого мальтийского ломбарда многие уникальные шедевры ювелирного искусства попали затем на аукционы Кристи и Сотбис, пополнив частные европейские и заокеанские коллекции.
Лишь немногие из русских беженцев остались затем на Мальте. Большинство же продолжили свой нелегкий путь изгнанников.
Среди последних были и князья Орловы. Тем более, что им было, куда ехать…
Урало-сибирское следствие
Следователь
Ну, а теперь оставим на время князей Орловых и перенесемся из Европы в Россию, к тому, кто еще не знал о том, что ему в самом скором времени предстоит этот путь, но до этого начнется дело всей его жизни – Царское дело.
10 января 1918 г. следователь по особо важным делам Пензенского Окружного суда Николай Алексеевич Соколов подал заявление с просьбой освободить его от службы в связи с ухудшением состояния здоровья.
Причина была в другом. По словам Роберта Вильтона, «в течение многих лет он служил судебным следователем в г. Пензе. Когда там воцарилась советская власть, он оставил свой дом, свою семью и ушел буквально пешком в Сибирь, не желая подчиниться, как он говорил, “предателям моей Родины”».
По свидетельству другого его будущего сотрудника, капитана П.П. Булыгина, Николай Алексеевич был хотя и молодым, но уже известным в своих кругах. «Он был назначен следователем по важнейшим делам при пензенском окружном суде министром юстиции Щегловитовым, который очень выдвигал его». То есть происходил из тех же «щегловитовских птенцов», что и сотрудник Генри Форда – Б.Л. Бразоль, что, несомненно, потом еще сыграет свою роль.
Н.А. Соколов в крестьянской одежде, в которой – через занятый красными Урал – он пробрался в Белую Сибирь. Фото из собрания М.К. Дитерихса
Десять дней спустя Н.А. Соколов покинул город – подальше от захвативших город большевиков. В Пензе, как пишут, осталась его жена, с которой впоследствии, по каким-то причинам, он так и не смог воссоединиться. Брак был венчанный со всеми вытекающими отсюда трудными последствиями.
(В Париж в 1920 г. Соколов приедет уже со второй женой, беременной его ребенком, о чем речь еще впереди.)
С тех пор у него уже никогда не будет собственного дома: снятые на время комнаты, железнодорожные вагоны, гостиницы, предоставленное временное жилье.
Будет жизнь на колесах, полностью посвященная единственному и самому главному, ибо, как он сформулировал сам: «Правда о смерти Царя – правда о страданиях России».
Путь Н.А. Соколову предстоял дальний да к тому же и непростой.
Роберт Вильтон: «Он переоделся в костюм крестьянина-оборванца и после долгих скитаний и полных всевозможных опасностей приключений, перейдя фронт, достиг, наконец, Сибири».
П.П. Булыгин: «В Омск Соколов пришел переодетым бродягой, что ему прекрасно удалось из-за его исключительного знания жизни и быта простонародья».
Источник этих знаний, давших следователю возможность не только совершить эту одиссею по красным тылам, но и впоследствии вести следствие по цареубийству, раскрыл
«Окончив университет, как молодой юрист, он возвращается снова в народ и на этот раз проникает в другую среду народа – среду преступную, уголовную, порой жестокую до зверства. Но она не отталкивает его, не заставляет разлюбить свой народ; наоборот, как развитой, образованный, начитанный и идейный человек, он и тут находит место любви, ибо видит всегда основные причины, корень зла преступности в большинстве обследуемых им объектов – темноту и некультурность – и привязывается к народу еще больше по основному качеству русского человека – жалости.
Он приобретает способность разговаривать с преступником, добиваться от него правды, исповеди, признания; он беседует с ним, гуляет, живет, пьет чай, курит, и еще накануне упорствовавший уголовник, назавтра начинает говорить, рассказывать, увлекается, плачет даже иногда. Поразительно, что преступники, выводившиеся им на свет Божий, почти никогда не питали к нему чувства злобы; чаще всего их отношение к нему выражалось словами: “ловко он меня поймал”, с тоном удивления, а не злобы».
< image l:href="#"/>Другая фотография, сделанная тогда же (после путешествия по большевицким тылам) в одном из сибирских фотоателье
В той же книге генерала содержатся и более подробные сведения об этом переходе:
«Когда, бежав от большевиков из Пензы, он переоделся простым, бедным крестьянином, из него создался характернейший тип бродяги, босяка, хитровца из повестей Максима Горького. […]
Директор Екатеринбургского отделения Волжско-Камского банка Владимир Петрович Аничков (1871–1939)
Скрываясь во время своего бегства из Пензы от большевиков и направляясь к нашим линиям, в одной деревне он наткнулся на мужика, который года за три до этого был изобличен им в убийстве и ограблении своей жертвы. Мужик судился и был присужден к большому наказанию. Революция дала ему возможность вернуться к себе в разоренное за его отсутствие гнездо.
Он узнал Соколова, и Соколов узнал его. Кругом были красноармейцы. Мужик мог легко отомстить. Но он не сделал этого, взял к себе в избу, накормил и дал переночевать. А наутро, отправляя Соколова, принес ему старую, продранную шапку и подал со словами: “Одень эту, а то твоя хороша, догадаются”».
Живой рассказ самого Н.А. Соколова присутствует и на страницах мемуаров екатеринбуржца В.П. Аничкова, в доме которого он жил во время следствия:
«Про себя Соколов говорил, что пешком пробрался из Пензы, где служил следователем по особо важным делам, в Самару и на этом опасном пути чуть было не попался в руки к красным. Переодевшись крестьянином, он проходил какое-то село, в котором оказались красные войска. Узнав об этом, Соколов решил войти в первую попавшуюся избу. Изба, в которую его пустили, принадлежала зажиточному крестьянину, и он рассчитывал, что её хозяин не большевик. Расчёты оправдались: хозяин недружелюбно отзывался о Красной армии.