Царское дело
Шрифт:
Дядя Трофим молчал.
— Э! — насмешливо воскликнул Ададуров. — Если бы царь помер сам по себе, ты ко мне не приходил бы. А если ты пришел, то, значит, ищешь злодея. Только зачем мне его было убивать? Кто я был до царя? Никто! Голь перекатная! А теперь я ближний дворянин, царицын терем охраняю. И, может, дальше вверх пошел бы, если б царь не помер. А теперь что со мной будет, кто скажет?! Лопарь мог бы сказать, да его кто-то убил.
— А кто убил? — тут же спросил дядя Трофим.
— Злой человек, — уклончиво ответил Ададуров.
— А ты на кого думаешь?
— А мне думать не положено. Мне положено стоять на рундуке и никого на царицыну половину не пускать.
— А лезут?
— Лезут иногда. По дури! И не к царице, конечно.
— Ну, и слава тебе, Господи, — сказал дядя Трофим и перекрестился. — Овдовела наша государыня. Теперь небось слезами умывается. — И вдруг сказал: — Когда лопаря убили, я под ним нож нашел. Нож можно опознать.
— А можно и подбросить, — сказал Ададуров.
— Можно, — кивнул дядя Трофим. И вдруг быстрым голосом спросил: — А Шкандыбин у тебя бывает?
— Его нож? — спросил Ададуров.
— Может, и его, — сказал дядя Трофим.
— Нет, — сказал Ададуров. — Шкандыбин ко мне не ходил. И ничего про лопаря не выспрашивал. Если тебе это интересно.
— А кто выспрашивал?
Ададуров усмехнулся и сказал:
— Да вроде бы никто.
— Злой ты человек, Федюня! — сказал дядя Трофим. — Царь-государь столько для тебя добра сделал, из грязи тебя вытащил, отмыл, накормил, на ум поставил, а ты его убивца знаешь и молчишь. Нехорошо! Грех это!
Ададуров покраснел, после даже пошел пятнами… И не удержался и сказал:
— А вот и нет! Кто это? — и указал на Маркела.
Дядя Трофим твердо ответил:
— Это мой подьячий. Если меня убьют, он это дело вместо меня примет.
Ададуров посмотрел на Маркела. Маркел перекрестился.
— Ну! — громко сказал Ададуров. — Ну, Господи, спаси и сохрани!
После полез за пазуху, достал оттуда платочек, поднес его к свету (к лучине) и тихо сказал:
— Это государевы. Сегодня взял. Уже с ложа.
— Что это? — спросил дядя Трофим.
— Это его волос. А это ноготь, с мизинца, — чуть слышно сказал Ададуров. — Это когда он уже преставился.
— О! — только и сказал дядя Трофим. После прибавил: — Дай!
Ададуров дал. Дядя Трофим завязал платок и сунул его себе за пазуху.
— Знаешь, что с этим делать? — спросил Ададуров.
— Как не знаю!.. — сказал дядя Трофим. — Я это порой делаю. Прости, Господи! — и меленько перекрестился. А после, помолчав, прибавил: — Я же, когда туда вбежал, тоже хотел это срезать. И я уже к нему кинулся, встал на карачки и только руку протянул… Как Бельский уже шипит: «Уберите его!» И убрали. А ты после пришел и взял. Низкий тебе поклон за это!
Тут дядя Трофим и вправду ему поклонился.
— Да уже ладно тебе! — смущенно сказал Ададуров. — Я не христианин, что ли?
— Ну, мало ли, — уже опять сердито продолжал дядя Трофим. — Поэтому я тебе сразу прямо вот что говорю: если надумаешь на нас сказать, я ведь тоже не буду молчать! И я укажу, кто ногти государю резал и кто ему бороду драл, когда его уже отпели!
— Тьфу на тебя! — воскликнул Ададуров. — Злой ты какой!..
— Тут с вами будешь злым. А за это еще раз поклон. — И дядя Трофим похлопал себя по груди по тому месту, куда спрятал платок. Встал и сказал: — Ну, мы пошли. У нас служба. А скоро рассвет!
И он, а за ним Маркел развернулись и пошли к двери. И вышли оттуда вон.
12
Теперь им уже никто не заступал дороги, и дядя Трофим с Маркелом быстро спустились с верхнего рундука на нижний, а дальше через двойные сени вышли на Задний двор, опять рядом с Куретными воротами. Небо было еще темное, но луны уже не было видно. Дядя Трофим с Маркелом подошли к воротам. Там их даже без «Смоленска» сразу пропустили.
Выйдя из ворот, они остановились. Дядя Трофим опять ощупал на груди то место, под которым был спрятан ададуровский платок, и посмотрел в сторону, на едва различимые в темноте Ризположенские ворота Кремля. До них было полсотни шагов, не больше.
— Федя нам славно пособил, — сказал дядя Трофим. — Вот только запутал все. Что мне теперь Васька Шкандыбин? Васька только лопаря зарезал, велико ли это дело?! А вот кто…
И он опять прижал руку к груди и улыбнулся.
— Что ты будешь с этим делать? — спросил Маркел.
— А ты не знаешь?
— Ну-у… — протянул Маркел.
— Вот ты и нукай! — поддразнил его дядя Трофим. — А я буду дело делать.
— Не христианское оно, — сказал Маркел.
— А то, что они делали, по-христиански?
— За то им воздастся.
— Га! — громко сказал дядя Трофим. — Может, и воздастся когда-нибудь. И в другом месте! А я хочу так, чтобы им воздалось здесь, и побыстрей! Чтобы я на это посмотреть успел. Да и я, — тут же прибавил он, — тебя в это не путаю. Христос с тобой! Я сам все что надо сделаю. А ты пока пойдешь ко мне и будешь там сидеть, так надо. Потому что вдруг со мной что случится или я даже просто задержусь, а князь Семен придет туда и спросит, как мои дела, и кто ему тогда ответит? Таракан запечный? А так ты чин по чину скажешь, что я пошел в одно место и скоро вернусь, место очень важное, но не у нас в Кремле, а за стеной.
— Так ворота же еще закрыты, — сразу же сказал Маркел. — Никого еще не выпускают.
— А я в ворота не пойду, — сказал дядя Трофим. — Зачем мне ворота? Да и ждать, когда они откроются, так это неизвестно когда будет. Ты хоть знаешь, когда их вчера вечером закрыли? Еще за два часа до темного! Когда захотели, тогда и закрыли! Так и сегодня откроют, когда захотят. А может, совсем не откроют…
— Как это? — спросил Маркел.
— А вот так! — сказал дядя Трофим. — Государь преставился, и на посаде, говорят, сразу крамола завелась. Хотят Кремль зажечь! Ну, или так нам говорят, что они там так задумали. Говорят, чтобы нас застращать. И вот уже все наши ну орать: закрывайте, закрывайте ворота! Вот их и закрыли. И стрельцов ко всем воротам поставили, и в башни их насовали и к пушкам. А кто все это велел? Богдашка Бельский! Простой царев оружничий. Вот какую власть себе забрал, и вся Дума молчит! А еще вчера они все говорили: фу, Богдашка! А теперь им всем Богдашка: фу! Так что…