Царское дело
Шрифт:
И он указал на дворец. Маркел присмотрелся и увидел, что и в самом деле во многих окнах в щелях между ставнями был виден свет.
— Пошли! — опять сказал дядя Трофим. — Ададуров здесь недалеко. Он же сегодня в карауле, на верхнем рундуке возле царицыной лестницы. Ну!
И они вышли из-под навеса и пошли вдоль дворцовой стены.
11
Вскоре они подступили под очень высокое, так называемое Постельное крыльцо и там повернули, спустились вниз по кирпичным ступеням и остановились перед дверью. Дядя Трофим постучал условным стуком, им открыли, он показал овчинку и сказал «Смоленск», Маркел тоже сказал, и их пропустили во дворец. Там они опять пошли по его нижнему нежилому этажу, по низким длинным переходам. В сенях, когда такие попадались, их каждый раз останавливали тамошние сторожа, дядя Трофим показывал овчинку, говорил, что они по государеву делу, и их пропускали дальше. Потом они с нижнего нежилого поднялись на первый жилой этаж, там повернули к терему, прошли через первый рундук (там дядя Трофим, кроме Смоленска, назвал еще Казань) и поднялись еще выше, уже на второй жилой этаж. И вот там, на верхнем рундуке, стояли уже не стрельцы, а так называемые ближние государевы жильцы. У этих жильцов у каждого было по маленькому серебряному топорику на длинной ручке, и они стояли очень плотно. Дядя Трофим назвал Казань, жильцы ему в ответ назвали Астрахань, но при этом ни на шаг не расступились. Дядя Трофим, как ни в чем не бывало, спросил:
— А где Федя? — И, так как они промолчали, прибавил: — Федя Ададуров.
— Какой он тебе Федя?! — сердито ответил один из жильцов. — Он тебе Федор Григорьевич! Да он государев ближний…
— Но-но! — грозно перебил его дядя Трофим и поднял вверх овчинку. — Не треплите имя государево! Государь помре!
Жильцы понемногу стали расступаться. Дядя Трофим пошел вперед. Маркел пошел за ним. Дальше, за жильцами, была дверь. Дядя Трофим стукнул в нее и сразу же вошел. Там, прямо напротив двери, на мягкой лавке сидел очень важный господин в богатых одеяниях, без шапки и пил из кубка. Вокруг господина стояли жильцы, их было не меньше четырех. Господин посмотрел на вошедших и начал было грозно хмуриться… Но тут же смутился и приветливо сказал:
— Трофим! — И даже добавил: — Трофимушка! — После чего повернулся к жильцам и сердито велел: — Пошли все вон! И дверь прикройте!
Когда жильцы вышли, этот господин (а это был, конечно, Ададуров) опять очень приветливо продолжил:
— Трофим! Я тебя сразу узнал! — Отставил кубок и сказал: — Садись.
Дядя Трофим сел на еще одну лавку, напротив хозяйской. Ададуров глянул на Маркела, но ему ничего не сказал. Маркел остался стоять. Ададуров опять повернулся к дяде Трофиму, и тот сказал почти насмешливо:
— Рад, что ты меня не забыл, Федя. А я думал, забудешь.
— Ну как же! Ну как же! — сказал Ададуров. Опять быстро глянул на Маркела и тихо спросил: — А это кто?
— А это наш Маркел, — ровным голосом сказал дядя Трофим. — Он у Ефрема в натаске. Вот я и взял его к тебе.
— Ты это брось! — сердито сказал Ададуров. — А то сейчас кликну своих!
— Лопаря ты уже кликнул, Федя, — насмешливо сказал дядя Трофим. — И государь преставился. По твоему кличу!
— Почему по моему? — тихо спросил Ададуров. — Я здесь при чем? Государь давно болел, еще с осени, еще когда послы от Лисаветы приезжали.
— От Лисаветы! Каково хватил! — строго сказал дядя Трофим. — А лопарь другое говорит.
— Лопарь говорит! — повторил Ададуров. — Да его еще в обед убили.
— А ты откуда это знаешь? Кто тебе сказал про это? — И дядя Трофим, повернувшись, прибавил: — Маркел!
Маркел выступил вперед.
— Э! Э! — воскликнул Ададуров. — Вы чего это?! Полегче!
Дядя Трофим махнул рукой, Маркел присел на лавку. Дядя Трофим опять повернулся к Ададурову и продолжал уже так:
— Ничего лопарь мне не сказал. Если бы сказал, я к тебе не ходил бы. А так он говорил только одно: что государь умрет сегодня. И он так и умер.
Тут дядя Трофим перекрестился. Маркел и Ададуров тоже.
— Вот так, — сказал дядя Трофим. — Бог дал, Бог взял. И никому из нас не ведомо, какой нам срок даден. Гадания, ворожения, заговоры, переплюи всякие — все это суть волхвование, и колдовство, и смертный грех. Но! Все-таки!.. — И он, немного помолчав, спросил уже совсем негромким голосом: — А вот как ты думаешь, Федя, вот если лопарь знал, сколько государю жить осталось, то знал ли он и про себя, что его тоже сегодня зарежут?
— Я думаю, что нет, — ответил Ададуров. — У колдунов, говорят, так всегда: они только про других знать могут, а про себя им Господь заслоняет.
— Как это — Господь?! — опять громко сказал дядя Трофим. — Ты что это, Федя, Господа при таких бесовских действах поминаешь?! Ты знаешь, что за это может быть?!
Ададуров помолчал, после сказал:
— Какой ты злой, Трофим! Каким я тебя видел в первый раз, таким ты и сейчас остался. Знаешь, почему я тебя так крепко запомнил? Потому что злей тебя я никого в жизни не видел!
— А ты добрый, Федя! — сказал, улыбаясь, дядя Трофим. — И за эту доброту наш добрый царь-государь тебя к себе приблизил. Он добрых, ох, как любил! Бывало, как куда приедет, так сразу…
— Ладно, ладно, — перебил его Ададуров и даже махнул рукой. — Государя еще даже в гроб не положили, а ты уже знай молоть. Грех это, Трофим. Все мы божьи твари, и у каждого свой крест.
И он перекрестился. А дядя Трофим не стал креститься и сказал:
— Так, говоришь, что еще в гроб не положили? Он, что ли, еще у себя?
Ададуров согласно кивнул.
— И ты его там видел?
Ададуров еще раз кивнул.
— И как он?
— Что «как»? — не понял Ададуров.
— Ну-у…
— А! — сердито сказал Ададуров. — Нет, ничего такого я не видел. А вот старые люди говорят, что, когда его мать померла, тогда ее всю разнесло и кожа струпьями покрылась. Потому что такой яд!
— Яды бывают разные, — сказал дядя Трофим.
— Я это знаю, — сказал Ададуров.
— А лопарь яды варил?
— Зачем ему яды?! — сказал с усмешкой Ададуров. — Если ему нужно было сжить кого со свету, он и без ядов сживал. Вот так сядет на снег, возьмет нож, нарисует кого надо, после ножом его ткнет — и снег сразу красный. Он мне это показывал.
Маркел перекрестился. Дядя Трофим спросил:
— А на кого гадали?
— На злого человека одного, — уклончиво ответил Ададуров.
— Так, может, он и на царя так погадал?
— Зачем?! Царь ему много добра сулил.
— Чего он тогда его не вылечил?
Ададуров вздохнул и сказал:
— Кто его знает! Чужая душа потемки, а колдовская тем более.
— Так… — начал было дядя Трофим, но тут же сбился, а после все же сказал: — Так ты думаешь, царя убили?
— А ты что думаешь? — спросил Ададуров.