Царское дело
Шрифт:
Дальше в окружении собак они прошли под крыльцо, и Маркел постучал в дверь так, как его учил старик. Никто не отозвался. Маркел постучал еще раз. И еще. Никто по-прежнему не отзывался.
— Ладно! — сказал Филька. — Иди так, а я тебя здесь подожду.
— Пойдем вместе, — предложил Маркел.
— Зачем? — сказал Филька. — Они не любят, когда ходят по двое. Да и не моя это служба.
— Ну, конечно! — с усмешкой ответил Маркел. — Твоя служба — ходить к Демьянихе. Ладно, с нами святой крест!
И, осенившись, толкнул дверь и вошел внутрь, в темноту.
25
Но темно там было не везде, потому что на столе горела плошка и стол был хорошо освещен. На нем было полно всяких закусок, выпивки, объедков, чарок, ложек. А над ними, навалившись брюхом на столешницу, сидела баба лицом вниз. То есть лица ее Маркел не видел. Зато видел руки: в одной у нее была миска, в которой лежали засушенные корешки, похожие на безголовых человечков, а во второй она держала нож. Нож был короткий, широкий, и все его лезвие было в крови.
А лица бабы видно не было! И страшно воняло винищем! Маркел поморщился и осмотрелся. Жилье, он подумал, как жилье, ничего особенного, не скажешь, что здесь живет ведьма, здесь даже божница есть. Правда, ни одна лампадка не горит. Маркел перекрестился, глядя на божницу, и стал осматриваться дальше. Лавки вдоль стен были пустые, на них валялись только тряпки. В углу стоял сундук, на нем сундучок. А дальний угол был закрыт рогожной занавеской. Надо было подойти туда и посмотреть, что там, но тогда нужно было проходить мимо этой бабы. Она была как будто мертвая, но мало ли! Надо сперва глянуть на нее как следует.
Подумав так, Маркел сошел в это жилище, подошел к столу, протянул руку, взял бабу за платок и поднял ей голову. Баба зашаталась, как соломенная кукла. Маркел поднял голову еще…
И ему открылось бабино лицо. Оно было очень красное, глаза неживые, закатившиеся, нос толстый, губы тоже толстые, полуоткрытые. А изо рта еще страшней несло горьким винищем. Перепила и сгорела, подумал Маркел, мертвая она, мертвей не бывает. Ничего она ему уже не скажет, зря он сюда тащился. И это еще хорошо, если она умерла с перепою, тогда он уйдет отсюда, а если ее убили, то и его сейчас убьют.
Только Маркел так подумал, как сбоку что-то зашуршало. Маркел отскочил от бабы, выхватил из рукава нож…
И только тогда увидел, что на соседней лавке из тряпья высунулась голова. Голова тоже была бабья, без платка, простоволосая. И эта голова спросила:
— Ты кто такой, скотина?!
Голос был очень пьяный, Маркела это сразу успокоило, и он ответил:
— Я Маркел. А ты кто?
— А я Алена, — весело сказала голова. — Алена я! Боярыня! А ты чего пришел? Бояриться? Или по делу?
Маркел подумал и сказал:
— По делу.
— Эх! — сказала голова. — Ну, ладно…
И заворочалась, и стала подниматься. Только тогда Маркел сообразил, что это карлица. У нее были коротенькие ручки, такие же ножки, такая же шубка. А лицо набеленное, бабье, и щеки, свеклой накрашенные. Маркел молча смотрел на карлицу. А та повернулась к мертвой бабе и сказала:
— Домна! Ты чего? Боярин к нам пришел, налей боярину.
— Напилась она, — сказал Маркел. — Лыка не вяжет.
— А зачем нам лыко? — игриво воскликнула карлица. — Садись ко мне, боярин, побояримся!
— Не могу я, — ответил Маркел. — Я на службе.
— Тогда катись на свою службу! — сердито сказала карлица. — Катись, кому я говорю! — И опять позвала: — Домна! Домна! Голова болит!
Маркел склонился к столу, взял чарку, налил в него вина и подал карлице. Карлица одной рукой схватила чарку, а второй Маркела и потянула его на себя. Маркел сел к ней на лавку.
— Жарко в шубе-то, — сказала карлица, прикладываясь к чарке.
— Знобит меня, — сказал Маркел. — Хворый я. К Домне пришел.
— Это она запросто, — сказала карлица. И, не отпуская Маркела, стала пить. А как допила, то отбросила чарку, хитро усмехнулась и зажмурилась. После навалилась боком на него и стала притворно храпеть. — Алена, — сказал ей Маркел. И повторил: — Алена!
Но карлица уже храпела непритворно. Незадача какая, подумал Маркел, отсунул карлицу, положил ее на лавку и опять подступил к Домне. Опять поднял ей голову. Домна была мертвая на самом деле. А в миске у нее лежали корешки, похожие на человечков, только безголовые. Это на кого она наколдовала столько, подумал Маркел.
И вдруг опять услышал:
— Домна!
Это карлица уже опять сидела, увернувшись в тряпье, и опять звала:
— Домна! Ты чего? Боярин к нам пришел. Надо налить боярину.
— Я сам себе налью, — сказал Маркел. — А тебе больше не дам.
— Как это не дашь? — сказала карлица. — Чем я тебя обидела, боярин?
— Брата моего убила, вот как! — ответил Маркел. — Напустила на него злодеев, и они убили. Как мне теперь с тобой бояриться, как вино пить, если это все из-за тебя?
— А если он того? — спросила карлица.
— Что — того? — спросил Маркел.
— А если не убили его, тогда что?
— Ну… — не нашелся, что сказать, Маркел.
— Налил бы? И боярился? — спросила карлица.
— Так не бывает, — ответил Маркел. — Если кого убили, то убили насовсем. Обратно разве оживают?
— Оживают, — ответила карлица и усмехнулась. — Бывает и такое. Домна все умеет! А я ей пособлю, словечко за тебя замолвлю. За милого дружка. Как тебя звать?
— Маркелом.