Царское дело
Шрифт:
— Да я ничего. Я просто думаю, что чего мы тут сидим, время теряем. Мы же хотели идти к Родьке.
— А Родька что? — спросил Параскин дядя.
— А Родька пьяный спит, — сказал Маркел. — А нам его хотелось расспросить бы. Может, Родька чего знает, мало ли.
— Э! — насмешливо махнул рукой Параскин дядя. — Какой с него спрос?
— А что, — быстро сказала Параска, — хочешь, чтобы спрос был с тебя? А тут верный человек… — И она кивнула на Маркела. — И вот пошли бы к Родьке, вдруг он чего вспомнит. Про еще кого-нибудь. И тогда твоя беда еще дальше
— Эх-х! — только и сказал Параскин дядя. — Ну, ладно! Только ты здесь не толкись. Тебя здесь не хватало! Ты иди к своей боярыне. А я здесь пока соберусь, и мы сходим к Родьке. А ты иди, иди! Служба у тебя сейчас или не служба?
Параска ответила, что служба, еще раз посмотрела на Маркела, весело улыбнулась и вышла.
31
Дядя немного помолчал, прислушался, но ничего особенного не услышал и, повернувшись к Маркелу, спросил:
— Так, говоришь, у Трофима живешь? У Прасковьи за стенкой?
Маркел кивнул.
— Давно?
— Третий день.
— Ох ты! Во как вовремя приехал… — с усмешкой сказал дядя. — И служишь там же, где и он служил?
Маркел опять кивнул.
— А за что его зарезали?
— Нас часто режут, — просто ответил Маркел. — Служба у нас такая.
— Ну а все-таки?
— Нам о таких вещах говорить не велят. У нас с этим строго.
— Ладно, — сказал дядя. — Пусть так. Ну а сам-то ты откуда будешь?
— Рославльский я.
— Дрянной городишко, — сказал дядя, выпятив губу. — Знавал я одного рославльского. Ух и скользкий же был человечишко!
Маркел усмехнулся и сказал:
— Люди везде разные бывают. Вот как вы с Родькой. Оба рязанские, а вот…
— Ты между нами клин не вбивай! — строго сказал дядя. — А сам ты кто? Чего к Прасковье прилепился?!
— Я не лепился.
— Я вижу! — грозно сказал дядя. И даже привстал. Но вовремя одумался и сел. Помолчал и сердито сказал: — Горе у нее. А бабы, когда у них горе, мягкие. Легко их обвести. Но ты у меня смотри! Я такого очень не люблю. Меня, может, отсюда и выпрут, но я тебя все равно везде найду! Сестра, как помирала, мне наказывала: «Тимоха, смотри за Прасковьей, она тебе как дочь. Нет у нее больше никого». И это когда Гурий еще здесь был. Ну да этот Гурий — тьфу! Может, это даже ее счастье, что он пропал.
— Прасковья говорила, он в тюрьме сидит, — сказал Маркел. — В Ливонии.
— Ага! В Ливонии! — передразнил его дядя. — Слушай ее больше. Да и что баба еще скажет? Страшно ей без мужа, вот что. И тут вдруг ты!
Дядя замолчал и стал рассматривать Маркела. Тот не сдержался и сказал:
— Мы люди известные. Нас в Рославле все знают. Мой родитель, Петр Косой, дослужился до полусотенного головы и выслужил поместье. А меня оттуда сюда взяли, и князь Семен говорит, что если я буду справно служить, то он возьмет меня вместо покойного Трофима стряпчим. А после, может, дойду и до стольника.
— Если, конечно, тебя тоже не зарежут, — ядовито сказал дядя. — Га!
— А
И быстро вынул нож из рукава. Дядя также быстро отшатнулся и сказал:
— Какие вы в Разбойном приказе все разбойники! Вот уж воистину, с кем поведешься, от того и наберешься.
Маркел в ответ только хмыкнул и, не спеша, убрал нож. Дядя пожевал губами и спросил:
— Зачем тебе Родька?
Маркел подумал и сказал:
— Лекарь говорит, что не мог государь так быстро преставиться. Помогли ему преставиться, вот что!
— Какой лекарь?
— Какой надо! А что?
— А то, что никаких лекарей государь к себе давно уже не допускал, — строго сказал дядя. — И никаких зелий, снадобий ни от кого не брал. Может, конечно, оттого и помер, что не брал.
— Как он помирал, ты видел?
— Нет.
— А Родька видел! Вот я и хочу его порасспрашивать.
— Да рассказывал он мне! — сердито сказал дядя. — Слышал я все это! Ну и что? Да Родька сам же говорил, что он даже понять ничего не успел. Позвали его, он пришел, государь сидит, подушками обложенный, и говорит: «Давай!» Бельский подал Родьке короб, Родька стал выгребать из него шахматы…
— Бельский подал? — быстро уточнил Маркел.
— Бельский, — уверенно ответил дядя. — И Родька стал выгребать из него. А государь вдруг захрипел и повалился.
— Так только Родька выгребал из короба? А государь?
Дядя подумал и честно признался:
— А пес его знает. Не помню. Да и разве это важно?
— Важно, дядя, очень важно! — строго сказал Маркел. — Вставай, пойдем. Сведи меня к Родьке. И я ему зла не желаю. Да я на него и не думаю.
— А на кого?
— Еще не знаю. А надо узнать! Не узнаю, мне князь Семен голову свернет. И твою вместе с моей.
— А мою за что? — спросил дядя.
— За то, что мне не помогал, — сказал Маркел. — Я так и скажу ему: пришел я к этому Тимохе, а он как начал вилять! Так что, скажу, может, и не зря на него думают, что он государя нарочно запарил.
— Э! — гневно вскричал Параскин дядя. — Ну, вы там, в Разбойном, все злодеи! Все, как один! Пошли! Креста на тебе нет…
Сказав это, Параскин дядя резко встал, надел шапку, взял со стола плошку и пошел к двери. Маркел пошел следом за ним.
32
Родька жил на нижнем этаже где-то в совсем дальнем углу. Пока Маркел с Параскиным дядей дошли до него, они, наверное, раз десять свернули туда и сюда и раз пять то поднимались, то спускались по лестницам. Параскин дядя держал плошку высоко, но свету от нее все равно было немного. Зато было много теней, которые скакали как попало, и Маркел боялся оступиться. А Параскин дядя шел легко, уверенно. Ну, еще бы, сердито думал Маркел, он здесь уже, наверное, лет двадцать ходит, ему тут каждая половица знакома. И Параскин дядя и в самом деле не только быстро шел вперед, но при этом еще и рассказывал примерно вот что: