Царственный паяц
Шрифт:
вызывает в душе каждого интеллектуального субъекта ощущение неприятного осадка
горечи, оби-
ды зародной, титанический талант, вместе с ощущением подобно тому, какое
188
чувствовалось бы при виде персонажей этой траги-комедии - геростратов
журналистики, ведших еще вчера конюшенные знакомства ради репортанса в отделе
«Спорт и Фавориты», а сегодня цепляющихся грязными, звериными лапами за
литературные перья, — геростратов, воспроизводящих
загрязнить светлые воды Великого Океана.
Выше я назвал травлю Игоря Северянина трагикомедией. Действительно.
Величайшей трагедией современного литературного периода была бы непонятность
творца тридцати трех креатюр, замыкающих четыре тома. Многие, даже из числа
компетентов, так и полагают: Северянин недоступен для восприятия его. О, далеко нет.
Pro quo представляется в следующем виде. Старые ветераны литературы, потерпев
поражение в борьбе с равнодушием публики, переменили стяги. Уходит «старая
школа»... Ряд фиоритур... Выдвинулись на передовые позиции «исты». И закипел бой,
бой переменного счастья, кратковременных, но сладких диктаторств.
И вот теперь, когда ослабели силы т. н. «молодых», — всех этих Бальмонтов,
Блоков, Городецких, Кузминых, Кречетовых, Цензоров и т. п. «милостивых государей»
стиха, — теперь, когда они с завистью во взоре робко озираются назад и беспокойно
вглядываются в туманную даль грядущего, — перед их взглядами вырисовываются
новые, золотые, вечные слова — Футуризм. — «Пробьет и ваш час!» — доносится чей-
то голос последнего отчаяния.
– «Принудят уйти и вас!» — Нет! — твердо звучит
ответность. — Мы даем просящему хлеба — хлеб, а не камень. Мы не принимаем
сусальный картон за червонное золото. Придет время, но мы не умрем. Мы
перевоплотимся в Новую Грань!..
Ближе... ближе победное шествие, оначаленное сосьетерами ректо- риата Академии
Эго-Поэзии и Игорь Северянин - первосвященник, верховный жрец ее...
А Геростраты, прикидываясь недорослями для восприятия его, забрасывают его
камнями, пользуясь тем, что чело их украшено толпой розами Триумфа. Пошлая
кукольная комедия! Уничтоженные лилипуты, зрящие не дальше своего собственного
носа! В мизерности своей они не могут видеть, что все «перлы» их потонут вмиг в огне
его лучей. «Перед его тиарой» из чистых струй «нездешнего огня» венцы уходящих
тривиалов, вместе взятые, только, мигая, лампада в блеске дня.
Лира Игоря Северянина настроена в высоких тонах - как и сама Правда. Струны-
звуки смелы, как слова Истины. Словно неизмеримость бездны океанной стихии -
глубок смысл Северяниновых
Богу. Его мелодия - песнь солнца, русской Весны, молодости.
Его рифма - изысканно-кристальна, словно звезды северного небосвода, изредка
прорезаемого ассонансными дерзо-безумьями. Ради ассоциации всего этого невольно
прощаешь слабую сторону - самоти- туляцию до «его светозарности».
А как дерзновенно-красив он, когда, сменив Эолову цевницу на Скорпионовы бичи,
клеймит кровавыми, нещадно-глубокими, идущими до самого сердца ранами.
И ее сиятельство, имеющая душу душистую, очень удобную для проституток и для
королев. И бальзако-летнюю звезду Амьенского бомонда, рифмующуюся звучнее всех
с резедой Bronze-oxidй, блондинку Эсклармонду, ту, что остра, как квинтэссеНца
специй:
В любовники берет господ с трапеций И, так сказать, смакует мезальянс...
Условностям всегда бросает:
Schocing!
Экстравагантно выпускает лиф,
Лорнирует базарно каждый смокинг,
Но не во всяком смокинге калиф...
189
Как устрицу глотает с аппетитом Дежурного огейзерную дань...
При этом всём — со вкусом носит титул,
Иной щеке даря свою ладонь!
И призраков серого Мизера — Будне — Трясины, всасывающей, тушащей своими
ядовито-убийственными испарениями все живые огни.
И даже родную страну, не приявшую его:
Где вкус так жалок и измельчен,
Что даже — это ль не пример?
Не знают, как двусложьем Мельшин Скомпрометирован Бодлер, —
Где блеск и звон карьеры — рубль А паспорт разума - диплом;
Где декадентом назван Врубель За то, что гений не в былом...
Некоторая доза интуиции потребна для de voir venir лишь при чтении поэзы
«Увертюры», - открывающей «Качалку Грэзерки»:
Как мечтать хорошо Вам
В гамаке камышевом
Над мистическим оком, над бестинным прудом...
Все на свете возможно, все для Вас ничего!
...Качнетесь Вы к выси,
Где мигающий бисер,
Вы постигнете тайну: вечной жизни процесс.
И мечты сюрпризэрки
Над качалкой Грэзерки
Воплотятся в капризный, но бессмертный эксцесс.
Последняя строфа может, пожалуй, служить резюме всех критических дессинациев
о Игоре Северянине.
Да, для лиризы «Балькис и Валтасар» (по Анатолию Франсу).
Северянин мобилизирует своими аккордами мировые недвижности. И прав он,
говоря, что он крылат. И за Атлант:
Настанет день - польется лава - Моя двусмысленная слава И недвусмысленный