Царственный паяц
Шрифт:
Однажды Фофанов пришел в редакцию в сопровождении молодого, стройного,
симпатичного человека, безбородого и безусого, держащегося со светской выправкой,
скромно и спокойно.
Он был без кудрей до плеч, ничто не подчеркивало в его наружности звания поэта, в
глазах светилась своя тихая дума, далекая от предмета случайного сейчас разговора.
– Познакомьтесь: Игорь Северянин. Поэт. Очень талантливый, очень талантливый,
— заговорил своей нервной, заикающейся
– Мы на днях
вместе снимались. Я вам принесу карточку.
Огромный и прекрасный талант, Фофанов был щедр на признанье дарований в
начинающих. Так красавица, спокойно, не боясь соперниц, восторгается женским
лицом, почти лишенным всякой прелести. Было видно, что Фофанов полюбил этого
юношу. Он был Нафанаил, в котором не было лести, и если он кому-либо выказывал
свою любовь, то действительно любил его. Игорь Северянин платил ему явным
обожанием, и я мог видеть, что смерть Фофанова потрясла его. Когда К. М. хоронили,
И. С. вышел к могиле и прочел простые, но задушевные и трогательные стихи:
Милый вы мой и добрый! Ведь вы так измучились —
От вечного одиночества, от одиночного холода...
По своей принцессе лазоревой, по Мечте своей соскучились: Сердце-то было
весело, сердце-то было молодо!
Застенчивый всегда и ласковый, вечно вы тревожились,
Пели почти безразумно, — до самозабвения...
С каждой новой песнью ваши страдания множились,
И вы, — о, я понимаю вас! — страдали от вдохновения...
Вижу вашу улыбку, сквозь гроб меня озаряющую,
Слышу, как Божьи ангелы говорят вам: «Добро пожаловать». Господи! прими его
душу, так невыносимо страдающую!
Царство тебе небесное, дорогой Константин Михайлович!..
В те печальные дни мы часто встречались с И. С., но оба обходили то, что для обоих
192
было наиболее интересным, — его писательство. Нас разъединяла одна невыясненная
мысль, и до ее выяснения можно было вести только пустой, посторонний разговор.
Мне хотелось сказать ему:
– Зачем вы, талантливый человек, избираете к известности пути чудачества? У вас
поэтическая душа, вас, в гроб сходя, благословил Фофанов. Зачем вам нужно
окалошивать ножки, сидеть в атласном интервале, огимнивать эксцессы в вирэле? Ведь
ничего этого не было у учителя, которого вы обожали. Зачем вам широковещательные
анонсы о приемах интервьюеров, которые никогда вас не посещали, и напыщенные
стихи о льстивой свите, которой у вас нет? Зачем вам вообще эта ложь, фальшь,
косолапые ходули, пестрые штаны с бубенчиками, весь этот благой мат, если у вас
поэтическая
личные стихи, похожие на плач большого ребенка, где просто не хочется замечать двух-
трех неправильностей и срывов, как не хотелось их замечать у Фофанова:
Ты ко мне не вернешься, даже ради Тамары,
Ради нашей дочурки, крошки, вроде крола;
У тебя теперь дачи, за обедом - омары,
Ты теперь под защитой вороного крыла...
Ты ко мне не вернешься: на тебе теперь бархат;
Он скрывает безкрылье утомленных плечей...
Ты ко мне не вернешься: предсказатель на картах Погасил за целковый вспышки
поздних лучей!..
Ты ко мне не вернешься, даже... даже проститься,
Но над гробом обидно ты намочишь платок...
Ты ко мне не вернешься в тихом платье из ситца,
В платье радостно-жалком, как грошовый цветок.
Как цветок... Помнишь розы из кисейной бумаги?
О живых ни полслова у могильной плиты!
Ты ко мне не вернешься: грезы больше не маги, —
Я умру одиноким, понимаешь ли ты?!..
Но между нами стояла светскость, и я никогда не сказал ему, что думал.
Он мог возразить мне, что вовсе не интересуется моим мнением, и ведь не говорит
же он мне, что ему не нравится в моих статьях...
И вот с Игорем Северянином совершилось счастливое чудо. Его «поэзы» изданы
отдельной книгой - «Громокипящий кубок».
Сологуб написал к ней ласковое предисловие. Ее все заметили. Многие критики
приветливо говорят о новом таланте. Дар И. С. оценен многими даже выше стоимости.
И. С. стал в то счастливое, но и опасное положение, когда уже выслушивают все, что
бы он не написал.
Где же истина об этом новом поэте, которого до сих пор знали только по
чудачествам? И. С., конечно, не есть и не будет мэтром новой щколы. Но его книга
выходит в очень удачный момент, когда футуристам, вопреки здравому смыслу, удалось
создать около себя бум.
Все курьезы, капризы, вычуры, какими И. С. прославил себя, кажется, целиком
остались и в сборнике его стихов. Но в сборнике заметнее и те действительно
прекрасные, нежные, задушевные пьесы, которые говорят о самом несомненном
поэтическом чувствовании фофановско- го ученика. И их не одна и не две, - их много.
Он глубоко чувствует и в наивных, немного растерянных, неврастенических словах
умеет рассказывать людям про свою грусть, про свою оскорбленную любовь, про свое
обожание, про плачущую девочку в парке, которой жалко ласточки с переломанной